– Что случилось? – спросил его комендант.
– Не знаю. Иду я сейчас на базар. Прохожу близ церкви, встречаю племянника. Вдруг слышу – стонет кто-то: тихо, тихо стонет. Прислушался – из церкви! Я своего племянника оставил на том месте следить, а сам дальше уже не пошёл, а повернулся да бегом к вам, сюда…
– Ну, и правильно. Благодарю вас.
В шесть часов шестнадцать минут лимузин коменданта, грузовик с автоматчиками и санитарная машина резко затормозили у церкви. Следом прибежал племянник, которому дядя сделал знак рукой, проезжая мимо в машине коменданта.
У ограды на улице уже стояло несколько человек.
– Никто не входил? – спросил комендант.
– Нет, нет, – ответили одновременно племянник и кто-то из любопытствующих.
Выпрыгнув из кузова машины, солдаты быстро оцепили церковь.
Комендант с дежурным офицером и четырьмя бойцами поднялся на ступеньки. Из церкви действительно доносился сдавленный крик. Дежурный потянул за большую медную ручку двери – она неожиданно легко подалась и открылась.
– Кто здесь, – выходи! – подал он команду в гулкую пустоту церкви.
Ответом ему был только более явственный крик.
Вынув пистолет, дежурный офицер быстро вошёл внутрь и резко принял влево, чтобы не выделяться на светлом фоне раскрытой двери. Следом за ним юркнул солдат и принял вправо. Вошли остальные.
– Опоздали, – осмотревшись, сказал комендант. – Куда? Стой! – вдруг одёрнул он солдата, шагнувшего вперёд.
– Вы ранены? – крикнул он человеку, видневшемуся на плащанице. Тот отрицательно мотнул головой.
Комендант повернулся к солдату.
– Тут и без наших следов Сидоренко работы хватит. Давайте живо дрова и доски. Бегом, марш!
По доскам, положенным на поленья, добрались до плащаницы и вынесли сторожа. Он был в полубессознательном состоянии.
– Недостаток доступа воздуха, – констатировал врач, вытаскивая кляп. – Ещё бы минут двадцать- тридцать, и дело могло кончиться плохо.
Сторожа увезли в госпиталь. Следом уехал и комендант, оставив автоматчиков для охраны места, где было совершено преступление.
«Ночью советскими солдатами во главе с лейтенантом ограблена та самая церковь, которая колокольным звоном и молебном встретила русские войска! Грабители кощунственно надругались над святостью храма и издевались над церковным сторожем!» – как-то подозрительно быстро разнеслась по городу эта зловещая молва.
Жители были поражены. Многие не верили, бежали к церкви – она была уже оцеплена. «Ну, что скажете! Смотрите. Вот вам и большевички!..»– ехидно хихикали в толпе.
В личном кабинете сбежавшего владельца особняка «люкс», в котором разместился политотдел, на своей излюбленной позиции – у окна – стоял полковник Гаркуша. Сбоку от него, в глубине огромного кожаного кресла, поблескивало пенсне полковника Серебрякова. Оба офицера слушали необычного гостя, сидевшего на краешке кресла для посетителей.
Маленький седенький священник, тряся бородкой и шурша рясой, говорил жиденьким, дрожащим от волнения тенорком, переводя скорбный взгляд с Гаркуши на Серебрякова и обратно.
– Великое прегрешение и святотатство сие верующих и неверующих в изумление привели несказанное. Грех-то, грех-то какой, господи помилуй, люди сотворящи! И кто? Воины земли русской, на коих народ взоры свои, яко на святую хоругвь, устремлял, елей души своей и христианской любви изливал безмерно. Ох, тяжко сие!.. Храм опоганили, ограбили, церковнослужителя в голом виде к святой плащанице привязали, надругались с бесстыдством и жестокостью… Братья по крови, христиане! – тут священник заморгал скорбными глазками и, всхлипнув, полез за платком. – Вот к чему неверие приводит!..
– Спокойнее, – посоветовал священнику Серебряков. – Поступок, конечно, безобразный, и мы сурово накажем виновных, но… излиянием возмущения вы делу не поможете. Расскажите лучше, что вам известно о преступлении: может быть, кто-нибудь обращался к вам перед этим и вызвал подозрение своими вопросами? Вы меня понимаете?
– Сказано вполне вразумительно, токмо по содеянному мне неведомо ничего… А паче от мирских дел отошедший в лоно церкви, я и недоразумел чего, далёк я стал от житейской суеты, так уж прошу не обессудить.
– Нет, нет, что вы, пожалуйста… а только вам не лишне было бы, после такого случая, хоть временно спуститься на землю. Вы смогли бы оказать некоторую помощь расследованию.
– Молиться за успех дела буду денно и нощно, а токмо в сыскном деле не искушён и прошу извинить великодушно. Даже в тюремной церкви служить отказывался всегда – по слабости характера. Робости души от одного сурового облика злоумышленников побороть не мог и в трепете удалялся.
– Да вы не так поняли полковника. Вы можете просто услышать что-либо, касающееся данного дела, и сообщить нам. Вот о чём говорит полковник, – вмешался Гаркуша.
– Простите великодушно! Не умудрил господь сообразительностью. Внимать буду непременно и наставлению вашему последую.
– Ну и прекрасно!
Священник откланялся. Гаркуша потемнел:
