– Кто?
– Откройте, – спокойно и властно отозвались из-за двери, – патруль.
За дверью стоял человек, одетый в форму русского офицера. Чуть сзади было ещё четверо. В темноте ночи на плечах стучавшего тускло блеснули две звёздочки.
– Сейчас, сейчас, пожалуйста! – засуетился сторож, щёлкая задвижкой и ключом. – Пожалуйста, заходите.
Патрульные вошли. Офицер оказался высоким, широким в плечах человеком лет тридцати. Один из солдат был такого же роста, что и лейтенант. Левая щека у этого солдата белела свежей марлевой повязкой – наклейкой, которая и привлекла внимание сторожа. Солдат почему-то часто стискивал зубы, отчего на его щеках вздувались желваки.
– Kto здесь живёт? – спросил лейтенант.
– Я и дочь. Двое нас только и есть. Вот здесь мой угол, там – дочери.
Лейтенант распахнул занавеску – на кровати крепко спала девушка лет семнадцати.
– Кто сейчас находится в церкви? – строго спросил он старика, задёрнув занавеску.
– Никого, господин лейтенант. Кому ж там быть ночью – церковь-то заперта.
– Никого? А сигналы фонариком кто с колокольни подаёт?
Сторож оторопел.
– Сигналы?.. Да как же это… Господи, спаси и помилуй! Не должно это… нет там никого… сам запирал, – растерянно бормотал старик.
– Ладно, ладно. Сейчас посмотрим… А ну, забирай ключи – и марш в церковь!
Страшно испуганный, сторож первый выбежал из дома.
– Пресвятая богородица! Да как же это… да кому ж там быть? – причитал он на ходу.
– Тише! Молчи! – строгим шёпотом одёрнул старика солдат.
По-хозяйски смазанный сторожем, замок мягко щёлкнул – раз, два. В притворе было темно. В зале у чудотворной иконы чуть мерцала лампада. По аскетическим ликам святых бродили тени. Сильно пахло ладаном и воском.
Небрежно осмотрев колокольню и вернувшись в притвор, солдаты увидели ещё две двери?
– А это куда?
Сторож объяснил, что одна дверь ведёт в кладовую, а другая – в подвал.
– Идите туда, – приказал лейтенант высокому солдату.
В подвале было тепло и душно. Патрульные остановились у одной двери – тяжёлой и прочной.
– Что здесь? – спросил высокий.
– Да тоже вроде кладовой. Тут раньше ценности хранили.
– А ну, открой!
Сторож послушно отодвинул щеколду. Дверь скрипнула, и в лицо пахнуло запахом непроветриваемого и запущенного помещения. Маленькая сводчатая конурка была пуста. Сторож хотел уже повернуться, но, получив толчок в спину, очутился у противоположной стены.
Дверь сзади захлопнулась, и всё стихло…
Когда сторожа из кладовки привели наверх, он не поверил своим глазам: в несколько минут церковь была ограблена и изгажена до неузнаваемости.
Длинными чёрными решётками лежали на полу тени оконных переплётов. В лунном свете лица солдат были мертвенно-бледными. Лейтенант связывал серебро и золото в церковные скатерти.
Выйдя из оцепенения, сторож вдруг ринулся на солдат. Кулак прошёл вскользь по щеке высокого и сорвал наклейку на его щеке. «Звери!» – хотел закричать сторож, но искусный и сильный удар ошеломил его.
Старик очнулся от холода. Полураздетый, он был привязан к плащанице. Противно отдавала потом пилотка, засунутая до тошноты глубоко в рот.
Резко пахнуло табачным дымом. Грабители сидели близ окна и, тихонько переговариваясь, курили.
Сторож застонал. Лейтенант обернулся и деловито предложил солдату:
– Петров! Дай ему ещё раз, чтоб не мычал.
Долговязый с сорванной наклейкой подошёл к сторожу и ударил его по голове.
Решётчатая тень на полу сгустилась, – большая иссиня-чёрная туча заслонила луну.
– Пошли! – скомандовал лейтенант.
Чуть присвечивая синим огоньком фонарика, грабители быстро разобрали узлы и двинулись к выходу.
– Счастливо оставаться, папаша! – галантно распрощался лейтенант со сторожем. – Смотри, не простудись…
На башне ратуши часы пробили половину четвёртого. С шести часов утра разрешалось хождение по городу. Одиннадцать минут седьмого в комендатуру явился запыхавшийся гражданин Шабец.