– Даже любовь? – продираясь сквозь сумерки, спросил Лавров.

– В бездну лучше не заглядывать…

– Она права! – обрадовался Павлинов и повернулся к начальнику охраны. – Ты слушай ее, парень. Не пожалеешь.

– Куда же подевалась застежка? – донеслось до Лаврова.

Он клевал носом и ничего не мог с собой поделать. Тогда как Глория и ее гость казались бодрыми и оживленными.

– Ее след теряется в веках, – изрек Павлинов. – Важно, что в конце концов лилия попала к Иде Рубинштейн. Какой-то заемщик оставил ее в уплату долга банкирскому дому «Роман Рубинштейн и сыновья». Не думаю, что случайно. Подобные реликвии сами выбирают себе хозяев…

Они о чем-то беседовали, что-то обсуждали. Лавров провалился в дрему, очнулся… опять провалился. Он потерял счет времени, забыл, где находится…

– Эй! – кто-то потрепал его по плечу. – Просыпайся, парень. Ты пропустил все самое интересное.

Это был голос Павлинова. Начальник охраны приподнял веки. Физиономия гостя сильно смахивала на птичью. Нос-клюв, глаза-бусинки… хохолок.

– Мне надо поспать… – буркнул Лавров, отмахиваясь от нависшего над ним клюва. – Прочь! Сгинь…

– Потом проспишься, – недовольно ворчал Павлинов. – Ишь, соня! Что это с тобой?

– Он устал, – объяснила Глория. – Оставьте его, Кеша.

«Кеша? – фамильярное обращение вмиг пробудило начальника охраны. – Кеша! Быстро же они спелись!»

Он с трудом разлепил веки и уставился на умильную парочку. Они явно нашли общий язык и излучали довольство друг другом.

От этой картины Лавров окончательно пришел в себя. Вроде бы не пил, а опьянел. Впору опохмеляться. Может, Санта добавил какой-то хрени в чай?

Он поднялся, покачиваясь, выбрался из-за стола и отправился умываться. Холодная вода привела его в чувство.

– Ф-фу-у-ухх…

Из зеркала над умывальником на Лаврова смотрело измученное серое лицо. Глаза красные, будто он несколько суток просидел в засаде или гонялся за преступником. Кстати! Павлинов – угонщик… а Глория любезничает с ним. Она совершенно потеряла бдительность.

– А я ей потакаю… – вздохнул начальник охраны, вытираясь. – Мы оба – олухи.

Он вернулся в каминный зал посвежевшим и твердо стоящим на ногах. И сразу обрушил на гостя вопрос:

– Господин Павлинов, вы знаете, что ваша машина числится в угоне?

Тот ничуть не растерялся:

– Она вовсе не моя.

– Вам дали ее покататься?

– Я сам взял, – наивно улыбался гость. – Она стояла такая одинокая… брошенная. А я обожаю большие авто. Вот я ее и позаимствовал. На время. Тебя это беспокоит?

– Как это «сам взял»?

– Надо как-то передвигаться. Не летать же мне по воздуху?

– Почему бы нет? Прихватили бы бесхозный самолет, раз вы такой прыткий.

– С самолетом много возни…

Павлинов не понимал, чего от него хотят, и с недоумением оглядывался на Глорию. Между тем Лавров пытался вспомнить, о чем шла речь до того, как он задремал. О поразительных вещах! Павлинов что-то болтал о пире у царя Ирода…

– Послушайте, Иннокентий… вы в самом деле видели, как танцевала настоящая Саломея? Своими глазами?

– Ну не твоими же! – запыхтел гость. – Чего ты ко мне пристал? То с машиной, то с танцем!

– А… как вы туда попали, в древнюю Галилею?

Лаврову казалось, что он нашел толковый аргумент, который позволит уличить во лжи и посрамить этого напыщенного индюка. Однако его расчет не оправдался.

– Так же, как и сюда, парень, – не моргнув глазом заявил Павлинов. – По Мосту Троллей.

– Не понял…

– Тупой, что ли? – гость обратился за поддержкой к Глории. – Не знает, что по Мосту Троллей можно попасть в любое место и стать очевидцем любого события? – Не знает, – подтвердила она.

– Пф-ффф! – фыркнул Павлинов, покачивая хохолком, и повернулся к Лаврову. – Ты живешь в городе, где порталов больше, чем где-либо еще, и не умеешь ими пользоваться? Твои проблемы, парень.

– Где же этот… Мост Троллей? – обиженно спросил Лавров.

Его опять разыгрывают, принимают за дурака, готового поверить в нелепую выдумку.

– В Царицыне, – охотно ответил Павлинов. – Там несколько мостов, один из которых… Впрочем, зачем тебе? Мост Троллей выглядит заброшенным… чтобы не привлекать любопытных. Никому и в голову не придет, что…

У него вдруг появилась неприятная манера обрывать фразы, недоговаривая.

– В Царицыне? – поразился Лавров.

– Тебя это удивляет, парень?..

Айгюль привыкла к новому имени, как привыкла к своей новой ипостаси. У нее словно выросла новая кожа, появилось новое лицо и новые мысли. Она стала видеть мир по-другому. В ее судьбе произошел перелом. И все это благодаря одному человеку…

Она искала спасения от навязчивых состояний. Ей казалось, что жизнь кончена. Зачем ей молодость, талант и красота, если в мозгу гнездится «червь» с тысячей названий: бред, страх, неуверенность в себе, кошмары во сне и наяву. Из-за этого «червя», да еще, пожалуй, из-за лишних килограммов она с трудом окончила балетное училище, с трудом подыскала место в театре танца. Ей редко доставались сольные партии. Приходилось участвовать в массовке… «стоять у фонтана» в качестве живой декорации. Ее мечта стать звездой оставалась нереализованной. Она уже не стремилась к сольной карьере – каждый год отнимал у нее шансы на успех, ничего не давая взамен. Даже серьезного сценического опыта.

Век балерины короток. Век обычной танцовщицы не многим длиннее.

С детства она боролась с двумя врагами – с «червем» и полнотой. Из-за лишнего веса путь на балетную сцену был ей заказан. Отчаяние заставило ее кидаться из крайности в крайность. Чего она только не перепробовала. Йога, китайская гимнастика, голодание, кодирование. Последнее далось ей особенно тяжко. «Червь» взбунтовался. Установки гипнотизера взбудоражили его, и он принялся грызть свою хозяйку, словно плодожорка – наливное яблочко. Он глотал ее память кусками, и некоторые отрезки жизни просто выпадали, проваливались в никуда.

Спасение пришло в виде приглашения на гастроли в Индию. Айгюль, не раздумывая, согласилась. Когда срок пребывания в чужой стране подошел к концу, она решила остаться. Ее уже ничего не пугало, кроме перспективы оказаться в психушке. Она поселилась в бедном ашраме и зарабатывала на пропитание танцами. «Червь» притих. Шум океанского прибоя, пение мантр, физические нагрузки и вегетарианская пища убаюкали его. И он постепенно уснул.

Айгюль – тогда она еще носила другое имя – вернулась в Москву. Исцеленная, как ей казалось.

Блаженство длилось недолго. Шум и суета большого города разбудили «червя». Не сразу. Тот просыпался исподволь, напоминая о себе всплесками раздражения и приступами страха. Она снова стала бояться кухонных ножей и веревок. Во сне блестящие лезвия вспарывали ей грудь, а веревки обвивались вокруг шеи. Она задыхалась, просыпаясь в холодном поту. Резкая боль разрывала легкие, сердце прыгало, тело била крупная дрожь.

Обратиться с подобной проблемой к психиатру означало подписать себе приговор. Айгюль боялась этого приговора больше, чем «червя». Она скорее готова была покончить с собой, нежели очутиться на больничной койке. Она почти примирилась с таким исходом. Даже испытала облегчение. В крайнем случае