– Ха! – недоуменно вертел пистолет в руках немец. – Вы это видели, сударь? Порох воспламенился от искр, посыпавшихся у меня из глаз, когда я ударился головой! Кому сказать – не поверят!

Ивану некогда было реагировать на столь спорное утверждение, поскольку на него насел крупный кобель, норовя ухватить зубами шпагу и вырвать ее из рук поэта.

Через мгновение перестал удивляться и барон, на которого набросился третий пес, явно желая отомстить за сраженного товарища.

Пристав отбросил прочь отслужившее оружие, перезаряжать которое уже не было времени, да и возможности. Сумка с припасом умчалась вместе с гривастым дезертиром.

Красноглазое отродье действовало столь стремительно что у бравого тевтона не оставалось времени даже обнажить шпагу. Пришлось положиться на крепость естественного оружия, то есть собственных рук.

Когда бестия, сбив барона с ног, навалилась на него всем своим, надобно сказать, немалым весом, он успел схватиться за распахнутые челюсти и принялся разрывать песью пасть, уподобившись Геркулесу или Самсону в сражениях оных со львами.

Ему повезло, что кожа перчаток оказалась прочной. Не французской, упаси бог, а добротной немецкой. А уж его-то земляки привыкли всю военную амуницию делать добротно. Не зря же славятся лучшею в Европе армией.

Так что острые клыки не смогли прокусить перчатки и поранить бароновы руки.

– Держитесь! – Теперь уже Барков подбадривал своего союзника. – Я сейчас приду вам на помощь!

Да где уж там идти на выручку! Тут бы самому с ворогом управиться.

Противник попался нешуточный. Почти столь же матерый, как тот, поверженный Иваном в степи вожак стаи.

А повадки какие странные! Будто и не собака вовсе, а человек.

Склонил, сволочь, голову набок, вздел глумливо левую бровь и поглядывает на Ивана, точно оценивает его возможности. Еще и слюну сплюнул презрительно.

Неприятные у них, у этих псов, взоры, однако. До сердцов пробирают.

Поэт и себе прищурился, да и взглянул на неприятеля по-особому.

Батюшки-светы! Как в воду глядел.

Мужик и есть.

Только ряженый.

Одетый в рыжую, мохнатую собачью шубу. С хвостом. К рукавам и подолу когтистые лапы приторочены. И песья глава вместо капюшона. Искусно сработано. Знать бы, каков мастер шил. Вот кого в застенки-то к графу Александру Ивановичу Шувалову отправить надобно. То-то Приап порадовался бы, стараясь допытаться, по чьему заказу и замыслу сработана бесовская одежка.

Обнаружив, кто скрывается под личиной, господин копиист почувствовал прилив уверенности в себе и своих силах. Все-таки сражаться пусть и с обернутым, но человеком, спокойнее, чем с тварью неведомой. И приноровиться можно.

Вот ликантроп сделал обманный бросок.

Ежели б Иван не видел его истинной сущности, то ударил бы этак сверху и влево, чтоб поразить чудище в голову. И наверняка промахнулся бы, потому как никакой головы на том месте и в помине не было.

А так поэт кольнул прямо в правую руку-лапу оборотня, вмиг раскровенив ее.

Враг от неожиданности замер, завороженно глядя на рану.

Барков, воспользовавшись оторопью человекопса, сделал еще один выпад, целя прямо в глаз супостата. Но в последнее мгновение тот дернулся, и удар пришелся вскользь, распоров щеку и срезав неприятелю правое ухо.

Дикий вой огласил ночную улицу.

Потерявши от боли всякое разумение, ликантроп бросился вперед, полностью раскрывшись. Чем Иван не преминул воспользоваться, вонзив свою шпагу прямо во вражью грудь. Еще и повернул оружие в ране два раза.

Оборотень замахал руками, дернулся назад, соскальзывая с вертела, и упал в снег навзничь. Господин копиист примерился, куда бы еще ткнуть, чтобы раз и навсегда покончить с тварью, но не успел.

Противник, сбросив шубу, швырнул ее в лицо не ждавшего такой проказы Баркова, а сам изо всех ног бросился с поля боя, уподобившись бароновой лошади.

– Хрен! – вырвалось у парня досадливое.

Преследовать вражину он не стал. Надобно было выручать совсем выбившегося из сил пристава.

На него напал такой же ликантроп, как и тот, что достался в поединщики самому поэту.

Но барон-то не умел глядеть особенно. Потому и не видел, что, пока он сражается с песьей личиной, разрывая мертвые челюсти, оборотень вцепился ему руками в горло. Немец же недоумевал, отчего это ему не хватает воздуха. Вроде и держит собачью голову вдали от собственной шеи, а дышать нечем.

И вдруг отпустило. И давленье челюстей на руки ослабло.

Тогда, недолго думая, храбрый пристав засунул правую руку прямо в пасть и что есть мочи дернул за язык. Пес засучил лапами.

А потом…

В руках у барона оказалась вывернутая наизнанку собачья шкура!

Это уже было выше человеческих сил, и барон на пару мгновений отключился.

Когда он пришел в себя, то первым делом спросил хлопотавшего над ним Баркова:

– Господин копиист, ведь вы же видели это?

– Что именно? – поинтересовался Иван.

– Как я вывернул наизнанку этого… пса?!

– Да-да, – подтвердил поэт, пряча улыбку.

Немец вскочил на ноги и подбоченился.

– А я всегда утверждал, что являюсь самым правдивым человеком на Земле! Мне же, представьте, не верят! Ну теперь держитесь! У меня есть трофей!

Он вытащил из снега собачью шубу-личину.

– Вот, господа Фомы неверные! Вот доказательство моих слов, моей правоты!

– Господин барон, а как вы снова оказались рядом со мной как раз тогда, когда было нужно? – в лоб ошарашил его вопросом Ваня.

Эта проблема занимала его с тех самых пор, когда с противником было покончено и два трупа надежно спрятаны под снегом в ожидании дальнейших действий архиепископской «стражи». (Надо будет сразу оповестить о происшествии владыку, решил Барков.)

– Э-э-э, – замялся офицер. – Ехал со службы домой, я же живу здесь поблизости, и случайно наткнулся на вас.

– Случайно? – переспросил с иронией поэт.

– Ну да! – невозмутимо ответствовал самый правдивый человек на Земле.

…Покончив с сим престранным делом и проводив телегу, на которую Дамиан с Козьмой погрузили трупы людей-псов, Иван уже под утро возвратился к себе в гостиницу.

Чуть ли не на пороге его встретил хозяин «Лондона».

– Чего тебе? – устало справился у господина Селуянова постоялец.

– Вам письмо-с, – подобострастно протянул Никодим Карпович серебряный поднос, на котором лежал изящный конвертик, запечатанный розовым сургучом.

– От кого?

– Не могу знать. Арап принес.

– Арап? – удивился Барков.