– Да уж, – кивнул монах, – глядите, чтоб поспели к закрытию врат. А то, не приведи Господи, в степи ночевать доведется.

– Благословите, брат, – сняв треуголку, склонил голову поэт.

Теплая ладонь легла ему на темя.

– Да пребудет с вами Бог, – торжественно изрек черноризец. – И еже, и присно, и вовеки веков.

– Аминь, – закончил Барков.

Хоть и обманом, а таки получил благословение.

Вскочил в седло и глянул сверху на конюха. Неровный свет свечи замысловатым бликом лег на некрасивое лицо Инока, и Ивану вдруг показалось, что у того совсем не лошадиное, а… песье обличье.

– Господи, помогай! – пришпорил он конька.

Чем ближе к нехорошему месту, тем неуютнее становилось на сердце у поэта. Уже не раз и не два порывался поворотить назад, проклиная свою самонадеянность и безрассудство. И только глупая гордость не давала совершить единственно верный поступок.

Был бы еще хоть кто-нибудь рядом.

Тот же барон. Веселый и храбрый, пусть и немец.

Или на худой конец Прохор. С ним не скучно. Отвлекал бы от дурных мыслей. Но его пришлось оставить на попечении у хозяина «Лондона». Куда тащить болтливую птицу в странствия по монастырям? Мало что перепугает до смерти монахов, так еще и хозяину составит худую репутацию чародея и чернокнижника. Ведь, бывало, выдаст что-либо этакое из своей прошлой, еще доивановой жизни – так хоть стой, хоть падай.

Откуда лишь понабирал всего? Не иначе как от прежнего владельца, Якова Вилимыча Брюса, царствие ему небесное.

Один раз как начал ахинею нести. Иван прямо за голову схватился, думал – конец птахе приходит. А как прислушался, то разобрал не то арамейские, не то халдейские слова. Даже записал за Прошей пару более или менее связных и осмысленных фраз. Потом показал профессору Тредьяковскому.

Василий Кириллович, человек глубокой учености и поэт недюжинный, пробежав глазами строчки, выронил листок и побледнел. Затем, заикаясь, вопросил, откуда это у господина студиозуса. Барков промямлил что-то вроде того, что набрел на сей отрывок, читая один из фолиантов в университетской библиотеке. Профессор усомнился, дескать, быть того не может, чтобы в библиотеке в открытом доступе находились таковые сочинения.

Да что ж в нем такого, недоумевал Иван. Тредьяковский отвечал, что строки эти взяты из древней иудейской книги «Сефер Ецира», будто бы написанной патриархом Авраамом. Иначе же именуемой «Каббалою». Сочинение, запрещенное для чтения православной церковью.

Что такое Каббала, Барков смутно знал. Наука о том, как управлять судьбой, как с помощью слов и звуков связать видимый и невидимый миры.

Так вот чем занимался старый фельдмаршал среди всего прочего.

Вот уж кто, чай, мог бы порассказать много любопытного и о русских отреченных книгах. Небось и читывал, и даже имел под рукой. Ведь «Каббала» и «Рафли» с «Чаровником» и «Аристотелевыми вратами» – ягоды одного поля…

Как ни приструнивай коня, чтоб шагал пореже, а дорога всегда кончается неожиданно. Добежала до конца и эта.

Вечерело, но еще было довольно светло. День заметно прибавлялся.

Иван внимательно огляделся по сторонам, примечая, изменилось ли что со времени, когда он был здесь в последний раз.

Вроде бы нет.

Снег вокруг «столбика», к которому привязывал своего коня барон, не примят. Значит, никто боле не интересовался загадочной крышей.

Молодой человек с опаской покосился на то место, где были сожжены убитые псы. Там тоже припорошило. Едкий запах горелой плоти давно развеялся.

Посмотреть бы, что там за кости. Почудился ли ему тогда человечий череп или нет? Вдруг да в кострище удастся раздобыть еще какие доказательства?

Сделал пару шагов в том направлении и стал как вкопанный. Ноги не несли. Налились свинцом – и делай с ними, что хошь.

Полно. Не довольно ль с него тайн и без того? Управиться хотя бы с одной.

Решительно поворотился спиной к адской тризне. Не буди лихо, пока оно тихо.

Взялся за лопату.

К счастью, за минувшие дни не было сильных морозов – дело явно шло к весне. Земля не успела промерзнуть и разгребалась довольно легко. Уже вскорости поэт добрался до металлических пластин – кровли сгинувшей часовни. В первый раз ему не удалось хорошо их рассмотреть. Сподобился теперь.

Кровля была точно «патриаршей». Листы в полпальца толщиной изготовлены из меди, взявшейся за прошедшие сто лет патиной. Некогда, вероятно, плотно пригнанные друг к другу, сейчас они заметно покоробились. Так что Ивану без особого труда удалось вогнать между ними свой прут.

Дальше застопорилось. Толстая медь упорно не желала поддаваться напору. А тут еще и темнота обступила со всех сторон. Довелось зажигать факел, да не один, а то б и не разобрал, куда именно гнуть. Знатно было б развести костерок, но поэт боялся, что огонь будет заметен издалека. Поднатужился – ажио жилы на лбу выступили. Не обделил Бог силенкой. И постоянные занятия собой способствовали развитию и укреплению того, что дала натура и родители.

В общем, угол одной из кровельных пластин загнулся. Господин копиист присветил факелом и облегченно вздохнул. Крыто было в один лист.

Из раскуроченной дыры величиной с два или три кулака ринулся наружу теплый спертый воздух, пропитанный гнилостными миазмами. Иван отпрянул прочь. Мало ли что, еще отравиться недоставало.

Где-то в лесу заухал филин. Низкий ему поклон. И без того тошно, так он еще страху наводит. Прохора на него нет. Тот бы живо пугачу клюв утер. Передразнил бы так, что ночной страж сам не рад был, связавшись с лихим вороном.

Передохнув, продолжил начатое. Уже стало полегче. Где прутком, где и руками загнул еще несколько углов. Образовалось отверстие, куда вполне мог пролезть человек его комплекции. И опять поперло изнутри тухлым выдохом. Надо бы поберечься. Лицо влажной тряпицей обмотать, что ли? Так и сделал.

Часовенная кровля жадно ощерилась зеленым зевом, норовя проглотить дерзкого, решившегося пробудить здание от векового сна. Но Иван не спешил прыгать в Ваалову пасть. Не зная броду, не суйся в воду.

Неторопливо проверил крепость балок перекрытия. Дерево не погнило. Должно выдержать. Привязал веревку, а к другому концу оной приладил крупный камень для отвеса, да и бросил его в дыру. Зачал считать, сколько пройдет времени, пока раздастся удар. Раз, два, три, четыре, пять… Ага, грохнуло. Не так и высоко.

Опущенный в отверстие факел осветил не так много пространства. Малый кусок оштукатуренных, но отчего-то не расписанных, как полагалось бы, стен. Не успели? Или заказчик не пожелал украшать свою молельню? Чего гадать, там будет видно.

Вооружившись, Иван стал медленно опускаться вниз, держа в одной руке зажженный факел. Ниже купола стены не только также не были расписаны, но и хранили на себе явственные следы сильного пожара. Как же кровельному лесу удалось уцелеть в этаком-то пекле? И сохранилось ли что внизу?

Ноги молодого человека, в конце концов, коснулись пола, подняв облако пыли. Подождав, пока та уляжется, поэт напряженно огляделся по сторонам.

Пожар и впрямь мало что пощадил из убранства помещения, но созерцание и того, что осталось, вызывало сильные сомнения: а часовня ли сие вообще? Уж больно непривычным для православного церковного сооружения было отсутствие росписей, икон (впрочем, они могли и сгореть), алтаря и распятий.

Хотя нет, некое подобие алтаря имелось, но напоминало скорее языческий жертвенник, чем предмет

Вы читаете Девичьи игрушки
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату