Как повод для визита решил использовать привезенные из Белозерья рукописи. Дескать, после прискорбного происшествия с разгромом его комнаты неизвестными он не решается хранить у себя такие ценности. Пусть полежат до его отъезда в канцелярии преосвященного под присмотром. Чай, не откажут. Все-таки церковная собственность.
Вот только возникала проблема: до этого посещения идти в кабак или после? Негоже вроде как навеселе к владыке на подворье переться. Но душа горела, требовала своего. А голова без подогреву так вовсе работать отказывалась.
В любом случае, шкалик для храбрости пропустить никогда не лишне. Да закусить получше – ни один нос не унюхает. А ужо после можно и заветный полуштоф приговорить.
Решено.
Кабак был не очень. Так себе. Даже дрянной.
Или это Ивану просто показалось от дурного настроения и заведение было самым что ни на есть обычным? Может, и так, да поди ж теперь разберись, когда на душе сделалось гадко.
А ведь всего-то и увидал, что двух собак, неспешно трусивших вслед за ним вдоль по улице. Эка невидаль – собаки. Но вот в чем загвоздка. Псы были рыжей масти. Точь-в-точь такие, как и на постоялом дворе Клопа. И до жути напоминали тех, что напали на его кибитку под Фарафонтовым монастырем.
Цыкнул на них, чтоб отвязались. Да где там. Ощерились, окаянные, и глазами посверкивают. И снова непривычно молчат, будто кто им языки урезал. Поднял со снегу палку, погрозил зверюгам, а потом и кинул. Не попал. Им же все едино. Бегут себе и бегут, не приближаясь вплотную, Но и не отставая.
Поэт и шастнул в первый попавшийся трактир.
Грязно, неуютно и не людно. Совсем не то, что ему было надобно.
Однако ж идти назад, на улицу, не хотелось. Так что пришлось довольствоваться синицей в жмене.
Уселся за дубовый стол у стены.
Тут же подлетел слуга и спросил, чего господин хороший изволит. Услышав, что всего-навсего косушку с соленым огурцом, паренек сделался скучным. Невелик навар будет. И все же поторопился принести испрошенное. Поставил перед посетителем и, отойдя шага на два, хмыкнул себе под нос. Не мужской заказ. Такому здоровому детине да какой-то шкалик. Полчарки – это ж на один, много на два глотка. Сей же фертик вертит рюмку в руке, нюхает, зачем-то на свет смотрит. Будто какое дорогое заморское вино пьет. Или кофей. Странный барин.
У Ивана же просто пропал аппетит на выпивку. Раз – и отрезало. Больше того, самый запах оковитой вызывал отвращение и тошноту. Он раз за разом подносил водку к устам и снова и снова ставил шкалик обратно на стол.
Надо бы чего порезче, чтоб прочистило, а не задурило ум.
Щелкнул перстами, подзывая полового.
– Нет ли квасу?
– Как не быть? – изобиделся малый. – Какого изволите?
– Мне бы остренького такого, смекаешь? Больно голову ломит…
– Клюквенный… – прищурив глаз, порылся в памяти юноша, – с хреном. В нос так и шибает. Не хуже какого венгерского.
– Давай!
Пригубив из немалой кружки напиток, Барков блаженно крякнул. Самое то. Стал жадно пить большими глотками, ощущая внезапный прилив сил и бодрости. Вот же чудодейное зелье! И кто его только придумал на радость людям?
На душе полегчало. Теперь можно и водочке уважение оказать.
Только взялся за стеклянную тонкую ножку рюмки, как кто-то загородил ему свет. Вот некстати!
Резко повернулся, чтобы дать нахалу отпор, да так и замер с открытым ртом.
У стола, переминаясь с ноги на ногу, угрюмыми черными стражами стояли Козьма с Дамианом. Ох, воронье поганое! Сами на рожон полезли.
Оно, конечно, куражу для не мешало бы пару чарок пропустить. А то с кружки квасу какой боевой пыл? Ну да ничего.
– Пойдем, выйдем, – кивнул головой на дверь Дамиан. – Поговорить надо.
Вот охальники! Вот рожи бесстыдные!
– Надо так надо! – полез из-за стола Иван.
– Ну-ка, робяты, бросьте свои цепки, – едва выйдя на порог, потребовал от монахов поэт. – Давайте по-честному, на кулаках.
Юноши переглянулись.
– Кому говорю? Наземь, живо! Не заставляйте меня обнажать оружие противу лиц духовного звания!
Иноческие посохи полетели на снег. Вслед за ними отправилась и Иванова шпага.
– Ух! – ажио заколотило петербуржца от лихой удали. – Держись, братие!
С разгону налетел на того паренька, что был к нему поближе, и пребольно стукнул его рукой по загривку. Противник, даром что хлипок на вид, на ногах устоял и ответил нападающему приличным ударом под дых.
– Хек! – крякнул Барков. – Силен, ворюга!
И ногой под зад. Да кулаком в ухо. Так-то, полежи малость. А мы пока со вторым погуторим.
– Что, тати, это вам не в чужих шкафах с сундуками рыться!
В глаз, в глаз ему!
Да ты что ж, морда долгополая, царапаешься, словно баба? Или драться по-мужски не обучен? Ой, нет, ошибочка вышла. Таки что-то умеешь.
В ушах зазвенело, кровь закапала из рассеченной губы. Господин копиист сплюнул.
Тут и первый монашек очунял. Зашел со спины и обхватил Ивана ручищами, не давая пошевелиться. А его собрат принялся охаживать поэта. Да все чудно как-то. Несильными пощечинами. Как будто пытался в чувство привести.
И привел! В еще больший раж и задор.
– Береги-ись! – взвыл лесным зверем Ваня, вырываясь из тисков.
Его руки заработали мельничными лопастями, нанося удары налево и направо. Какой там кистень! Оно и кулачьем справиться не хуже любой гирьки можно.
Хрясь, бац, шмяк!
Шальная сила так и перла наружу. Вместе с ней выходили лютые думы, невеселые мысли. Так скоро и весь запал улетучился, словно пар из остывшего самовара.
Тяжело дыша, Иван Семенович оперся спиной о стену кабака.
Странно. Бил, колотил, а этим как с гуся вода. Утерли разгоряченные лица снежком и глядят исподлобья. Но не с гневом, а с жалостью.
– Отошел малость? – тихо вопросил Козьма. – Тогда следуй за нами.
– Владыка тебя кличет, – добавил Дамиан.
– А я как раз к вам направлялся, владыка, – приняв архипастырское
