По переписи 1897
Ни денежная, ни образованная верхушка евреев стеснений «черты» не испытывала, свободно расселялась по внутренним губерниям и в столицах. Указывают, что 14% еврейского населения имело «свободные профессии»[971] – может быть расширительнее, чем только интеллигентские. Во всяком случае, в дореволюционной России евреи «в интеллигентских профессиях… заняли подобающее место. Сама пресловутая черта оседлости не мешала тому, чтобы значительные части еврейства всё более и более просачивались в коренную Россию»[972] .
А среди еврейских ремесленников было более всего портных, дантистов, фельдшеров, провизоров и других всюду нужных специальностей, их везде охотно принимали. «В 1905 г. в России свыше 1.300.000 евреев занимались ремесленным трудом»[973] – то есть и могли жить вне черты. Да ещё дело в том, что «нигде в законах не содержалось, например, указания, что ремесленник, занимаясь своим ремеслом, не имеет права вместе с тем производить торговлю», да и «самое понятие производства торговли не определено в законе» – например, является ли торговлей занятие комиссионным делом. Итак, для торговли (даже и крупной), покупки недвижимости, устроения фабрик, приходилось назваться «ремесленником» (или дантистом). Например, «ремесленник» Неймарк имел фабрику с 60-тью рабочими; евреи-«наборщики» заводили свои типографии[974]. – А ещё был способ: несколько евреев складывались, чтоб один из них платил пошлину 1-й гильдии, остальные же пристраивались как его «приказчики». – Ещё: лже-усыновлялись во внутреннюю губернию к отставным солдатам-евреям (за что «усыновляющему» отцу платили пенсию)[975] . – В Риге «вокруг лесного экспорта кормились… тысячи еврейских семейств», пока не начали почти всех их выселять из-за мнимо-ремесленных свидетельств[976]. – К началу XX века были еврейские колонии во всех значительных городах России.
Я. Тейтель свидетельствует, как «наплыву евреев в Самару благоприятствовало проведение Самаро- Оренбургской ж-д. Строилась она евреями: Варшавским, Горвицем. Они же, в течение многих лет, были её хозяевами. Главные места на дороге занимали евреи… Много» второстепенных должностей также были заняты евреями. К ним приезжали из еврейской черты оседлости родственники, знакомые и, таким образом, образовалась довольно порядочная еврейская колония… Экспорт пшеницы из богатой Самарской губ. за границу взяли на себя евреи. Интересно, что вывоз яиц из России в Западную Европу впервые стал практиковаться самарскими евреями. Всем этим занимались «мнимые» ремесленники». И перечисляет последовательных трех губернаторов Самарской губернии и одного полицмейстера (прежде, в 1863, уволенного «из Петербургского университета за участие в студенческих беспорядках»), – «все они снисходительно относились к мнимым ремесленникам». И так к 1889 «в Самаре проживает больше 300 еврейских семейств, не имеющих правожительства»[977], – то есть в Самаре было около 2 тысяч евреев сверх статистики и учёта.
А с другого края России нам рассказывают: в Вязьме «все три аптекаря, все шесть дантистов», сколько-то докторов, нотариусы, много лавочников, «почти все парикмахеры, портные, сапожники были евреи». Многие из них были и не дантисты, и не портные, а чем-то торговали, и им никто не мешал. И в 35- тысячной Вязьме тоже было около 2 тысяч евреев[978].
А в Области Войска Донского, где с 1880 установились строгие ограничения против евреев и где они не имели права жить в станицах и слободах, – их всё же насчитывалось 25 тысяч: содержатели дешёвых гостиниц, ресторанчиков, парикмахерских, мастерских, часовщики, портные. И всякая поставка большой партии товара от них зависела.
Система ограничений евреев, затем и, разных степеней, исправлений и оговорок к ней, наслаивалась годами. Постановления о евреях были рассеяны по всем томам Свода Законов, изданы в разное время и плохо согласованы между собой и с общими законами Империи, – о том докладывали и губернаторы[979]. Если вникнуть во все сложности многочисленных исключений и исключений из исключений, которыми изобиловало законодательство о евреях, то явно, что это было мучительство для многих рядовых евреев, а также и чрезмерная перегрузка государственного управления. Такая сложность не могла не породить и жестокостей формализма, например: если глава еврейского семейства во внутренней губернии терял право жительства (умер или сменил занятие) – теряла его и вся семья: семьи умерших выселяли. (За исключением бессемейных стариков и старух старше 70 лет.)
Однако не всегда эта сложность работала против евреев, нередко и – за. Еврейские авторы пишут, что «бесчисленные сомнения[в применении] ограничительных законов передавались на усмотрение исправников и приставов», это приводило ко взяткам, обходу закона[980] – то есть к обходу в благоприятную сторону для евреев. Открывались и успешные легальные пути. «Противоречивость бесчисленных законов и распоряжений о евреях даёт Сенату простор в выборе того или иного толкования закона… В девяностых годах большая часть обжалованных евреями постановлений отменялась» Сенатом[981]. – Нередко и высшие сановники весьма снисходительно относились к обходу противоеврейских ограничений, как свидетельствует, например Г. Слиозберг: «Фактическим вершителем еврейских дел являлся директор Департамента полиции, которым был Пётр Николаевич Дурново… Он всегда был доступен резонам, и я по совести должен сказать, что если применение того или другого ограничительного правила… находилось в явном противоречии с гуманностью, то от[Дурново] всегда можно было ожидать и внимания и благосклонного к делу отношения»[982].
«Наиболее чувствительным для широких слоев еврейского народа оказались не столько новые законы, сколько административные распоряжения, клонившиеся к более строгому исполнению старых ограничительных законов»[983]. – Не шумный, но неуклонный процесс продвижения евреев во внутренние губернии иногда нарушался администрацией – и такие эпизоды получали даже историческую звонкость.
Так случилось в Москве, после отставки долголетнего и всевластного московского ген. – губернатора В. А. Долгорукова, который был весьма покровительствен к приезду и экономической деятельности евреев в Москве. (Ключом к тому, очевидно, был ведущий банкир Москвы Лазарь Соломонович Поляков, «с которым князь Долгоруков вёл дружбу и который, как уверяли злые языки, открыл ему в своём земельном банке текущий счёт на любую сумму. Что князь нуждался в деньгах – в этом не могло быть никакого сомнения», он отдал всё своё состояние зятю, между тем «любил и пожить широко, да и благотворить щедрой рукой». На Л. Полякова «сыпались из года в год всякие почести и отличия». Оттого евреи чувствовали в Москве твёрдую почву: «любой еврей мог получить право жительства в столице», хотя и не поступая реально «в услужение к своему единоверцу, купцу 1-й гильдии»[984].)
Г. Слиозберг сообщает, что «кн. Долгорукова упрекали, что он слишком поддаётся влиянию Полякова». И объясняет: Поляков владел Московским Земельным банком, оттого ни в Московской, ни в близких губерниях не мог действовать другой ипотечный (дающий ссуды под залог земель) банк. А «не было дворянина-землевладельца, который бы не закладывал своё имение». (Так пало дворянство к концу XIX века; и к чему ещё оно было годно для России?..) Эти дворяне становились «в некоторую зависимость от
