меры Николая I – а положение как будто только осложнялось.

Подобный же нарастающий неуспех преследовал Николая I и в борьбе с еврейской пограничной контрабандой. В 1843 он категорически распорядился выселить всех вообще евреев из 50-вёрстной приграничной с Австрией и Пруссией полосы, невзирая на то, что «в некоторых пограничных таможнях торгующее купечество почти сплошь состояло из евреев»[380]. Задуманная мера поправлялась сразу широкими изъятиями из правила: сперва – предоставлением двухгодичного срока для продажи недвижимости, затем – продлением этого срока. Переселенцам предлагалась материальная помощь для устройства на новых местах, и ещё они вперёд на 5 лет освобождались от податей. Несколько лет переселение не начиналось, а вскоре «правительство Николая I перестало настаивать на выселении евреев из 50-вёрстной приграничной полосы, и часть из них смогла остаться на прежних местах»[381].

И тут Николай получил ещё одно предупреждение, объём и последствия которого для всей России вряд ли осознал: эта угроженная и далеко не осуществлённая мера приграничного выселения, вызванная контрабандой, разросшейся до опасных для государства размеров, – откликнулась в Европе таким негодованием, что как бы именно не она резко поссорила европейское общественное мнение с Россией. То есть, может быть, этим частным указом 1843 года и следует датировать первую грань эры воздействия европейского еврейства в защиту своих единоверцев в России, – активного влияния, уже затем не прекращавшегося.

Проявлением этого нового внимания, несомненно, был и приезд в 1846 в Россию сэра Мозеса Монтефиоре с рекомендательным письмом к Николаю от королевы Виктории, и с задачей добиться «улучшения участи еврейского населения» в России. Он совершил поездку по некоторым городам, густо населённым евреями; затем из Англии прислал, для представления Государю, обширное письмо с предложением вообще освободить евреев от ограничительного законодательства, дать «равноправие со всеми прочими подданными» (исключая, разумеется, крепостных крестьян), «а до того возможно скорее: уничтожить ограничения в праве жительства и передвижения в пределах черты оседлости», купцам и ремесленникам дозволить поездки во внутренние губернии, «разрешить услужение христиан… восстановить кагал…»[382]

Напротив, напротив: Николай не терял напора навести свой порядок в еврейской жизни. Он походил на Петра I в решимости властно формовать всё государство и общество по своему плану, а сложность общества сводить к простым, ясно понятным разрядам, – как и Пётр когда-то «прочищал» всё, что нарушало ясную группировку податных сословий.

Теперь такой мерой стал разбор еврейского мещанского населения. Проект этот возник в 1840 при обдумывании общей задачи, как преодолеть религиозно-национальную отчуждённость евреев (рассматривались при том и соображения Левинзона, Фейгина, Гезеановского), «исследовать корень их упорного отчуждения от „общего гражданского быта“, а также „отсутствие между евреями всякого полезного труда и вредные занятия их мелочной промышленностью, сопровождаемые всякого рода обманами и хитростями“. Эту „праздность“ множества евреев» правительственные круги приписывали их «закоренелым привычкам», считали, что еврейская «масса могла бы найти заработки, но отказывается от некоторых видов труда в силу традиций»[383].

И министр граф Киселёв предложил Государю такую меру: не касаясь вполне устроенных евреев-купцов, заняться евреями-мещанами, а именно – разобрать их на два разряда: в первом числить тех, кто имеет прочную оседлость и имущество, во второй же включить тех, кто их не имеет, и предоставить им 5-летний срок, дабы стать либо цеховыми ремесленниками, либо земледельцами. (Ремесленником считался тот, кто записался в цех навсегда; мещанином оседлым – кто записался в цех на время[384].) Тех же, кто не выполнит этого за 5 лет и останется в прежнем состоянии, считать «бесполезными» и применить к ним особую военно-трудовую повинность: брать из них в рекруты (с 20-летнего возраста) по разнарядке втрое больше обычной, однако брать не на обычные 25 лет солдатской службы, а лишь на 10 лет, и в этот срок «употребляя их в армии и флоте преимущественно в разных мастерствах, обращать потом, согласно с желанием их, в цеховые ремесленники или в состояние земледельцев» – то есть дать им принудительное производственное обучение. Но средств для того правительство не имело, и не видело иного, как использовать коробочный сбор, ибо еврейское общество не может не быть заинтересовано в трудовом устройстве своих членов[385] .

В 1840 Николай I утвердил этот проект. (Термин «бесполезные евреи» был заменён на «неимеющие производительного труда».) Все меры о преобразовании еврейской жизни сводились при этом в единое постановление и была предусмотрена такая последовательность их: 1) «упорядочение коробочного сбора[и] уничтожение кагала»; 2) устройство общеобразовательных школ для евреев; 3) учреждение «губернских раввинов»; 4) «поселение евреев на казённых землях» для земледелия; 5) разбор; 6) запрет носить еврейскую долгополую одежду. – Киселёв мыслил «разбор» в ещё не ближайшем будущем, Николай же передвинул его раньше земледелия, которое уже треть века не получалось [386].

Однако «разбор» предусматривал 5-летний предварительный срок выбора занятий, и само оглашение меры произошло только в 1846, так что сам «разбор» должен был начаться лишь с января 1852. (В 1843 против «разбора» протестовал генерал-губернатор Новороссии граф М. Воронцов, писавший, что занятие этого «многочисленного класс[а] мелких торговцев и посредников… «оклеветано», а «к числу бесполезных отнесены[80%] еврейского населения» – то есть 80% евреев занимались преимущественно торговлей. Но, по просторным экономическим условиям Новороссийского края, надеялся Воронцов, что обойдётся безо всякой принудительной меры, не следует и выселять евреев из сёл, а надо лишь усилить средь них образование. Предупреждал он и о вероятном негодовании Европы от «разбора»[387].)

Да, уже обожжась, как воспринята в Европе попытка выселения евреев из приграничной полосы, российское правительство теперь, в 1846, составило аргументированное оповещение о новой мере: что евреи не имели в Польше ни гражданства, ни права на недвижимое имущество, и вынужденно ограничивали свою деятельность мелочной торговлей и шинкарством; а при переходе в Россию расширены границы оседлости евреев, они получили и гражданские права, и вступление в городское торговое состояние, право недвижимой собственности, право вступать в земледельческое состояние и право образования, включая университеты и академии[388].

И надо признать, что действительно евреи получили всё это уже за первые десятилетия пребывания в пресловутой «тюрьме народов». Однако столетие спустя, в обзорном сборнике еврейских авторов, это будет оценено так: «При присоединении к России польских районов и их еврейского населения, были даны обещания прав и сделаны попытки осуществить эти обещания[обещания исполнялись; попытки были успешными]. Но в то же время – начались массовые изгнания из деревень[действительно начинались, да никогда не осуществились], двойное налоговое обложение[последовательно не взималось и вскоре отменено], установление черты оседлости»[389] – мы видели, что, по обстоятельствам конца XVIII в., границы оседлости были сперва географическим наследством. Если такое изложение истории считать объективным – то до истины не договориться.

Но, к сожалению, гласило дальше правительственное оповещение 1846 г., – евреи не воспользовались