конец.

Кровати, стулья, полки, дверцы встроенных секций, шкафы с одеждой, все-все предметы с полок, из ящиков, из шкафов. Даже журнальные постеры «Бастед» и других групп со стен комнаты Астрид. Даже синяя изолента, которой они были приклеены. И комоды, и всякие мелочи типа ножниц, эластичных бинтов и т. п., даже какие-то ненужные веревки в ящиках комодов. Не осталось ничего. Ни единой позабытой пуговицы. Как будто полы начисто вымели. Ни скрепочки в трещинах паркета. Единственное, что воры почему-то оставили, — это автоответчик. Он пикал на полу у двери в столовую, мигая своей маленькой красной лампочкой. Они услышали этот звук сразу, как только открыли дверь, обычно пиканье автоответчика слышно сразу, всегда, когда возвращаешься домой и распахиваешь дверь, так что удивителен был не сам по себе звук, а его неестественная, оглушительная громкость. Так казалось потому, что из дома было вынесено все. Сам телефон воры взяли, поэтому Майкл позвонил в полицию по мобильному. Наш дом, сказала Майкл, буквально обчистили. Голос его звучал незнакомо, потому что унесли все ковры, даже дорожки с лестниц, так что все в доме звучало совершенно дико. Стоило кому-то произнести хоть слово — все звучало нереально громко.

Итак, по порядку: они вернулись из Норфолка и припарковали машину. Потом мама отперла дверь. Переступив порог, Астрид услышала пиканье автоответчика. Потом вдруг заметила, что место, где всегда стояла вешалка, какое-то не такое. А именно: никакой вешалки не было. Потом она увидела, что нет не только вешалки — и поняла, на обычном месте не было и книжного шкафа, она помнила вечный абрис шкафа в прихожей. А потом поняла, что стены в каких-то подозрительных пятнах, — и до нее дошло, что раньше там висели картины. Вот забавно, думает Астрид, она действительно не сразу вспоминала, а порой ей вообще с трудом удавалось припомнить, что находилось на том или ином месте, теперь пустом, осиротевшем.

Потом они прошли в комнаты, в гостиную, детскую, на кухню, созерцая отсутствие вещей, которые исчезли все до единой.

Ну, вы поняли.

Выходит, единственное, что у них осталось — разумеется, не считая несчастного автоответчика, — это вещи, которые она, Магнус, мама и Майкл привезли с собой из отпуска, вещи, лежавшие в багажнике джипа, которые они брали из дома в Норфолк. Воры унесли даже краны с раковин. Сняли ручки с регуляторов на батареях, — кстати, этот факт уже доставил им неприятности, потому что на дворе конец октября, и пока не до конца решено с ремонтом и т. п., и в доме иногда бывает по-настоящему холодно, а порой — слишком жарко, если регулятор стоит на максимуме, потому что ни одну батарею в доме нельзя отрегулировать без помощи плоскогубцев.

Были в этом и свои плюсы, потому что теперь уж Астрид ни за что не влетит за потерянный мобильник, потому что она сказала, что он лежал в ее прикроватной тумбочке, которую, это ясно, украли, как и все остальное.

Мама расспросила всех соседей, но никто не видел и не слышал ничего подозрительного. Муры видели, как грузовой фургон ездил туда-сюда около двух недель назад. Но у нас ничего такого и в мыслях не было, сказали они маме и Майклу. Мы думали, вы переезжаете. И ждали, когда риэлторы поставят табличку, чтобы обратиться к ним по поводу оценки нашего дома.

Нет больше писем ее отца с той фотографией. Они были в портпледе у нее под кроватью, там же, где хранилась обувь, всякие пакеты, постеры, и все это украли.

Астрид смотрит вниз, на дорогу. Потом переводит взгляд дальше по дороге. По улице уже идут люди, садятся в машины и т. п., но она никого не узнает. Не то чтобы она хотела увидеть кого-то из знакомых. Но люди так уж устроены. Мы всегда ищем в людях нечто, что сделает их не чужими.

В свете фонаря с дерева срывается лист. Она следит за его полетом на землю. Потом снова смотрит на светлую полосу над крышами домов. Где-то там, в космосе, летает более миллиона астероидов, и это лишь те, которые зафиксировали ученые и астрономы. На самом деле их может быть в разы больше. Т. е.

Она уже почти отучилась говорить вслух «т. е.» и тому подобные словечки. Это, конечно, как бы капитуляция. Через три месяца ей будет тринадцать лет. В обычной жизни, спустя эти три месяца, ей пришлось бы достать все свои старые игрушки, и кукол, и кукольные домики, из обоих детских шкафчиков и отдать их каким-нибудь знакомым малышам — Пауэллам, Пакенхемам или детям из бедных — в отличие от Смартов — семей, которые умирают в больницах; Магнус прошел через это, но в ее случае будто кто-то сам достал и роздал их без ее участия. Впрочем, ей интересно, где очутился Гарри, и Кролик, и коллекция бархатных лошадок, и бесчисленные мишки — во всех мыслимых стадиях поношенности или новизны.

— В раю, наверное, — сказал Майкл, когда она задала этот вопрос вслух.

— Послушай, — обратилась она к Майклу недели две назад, когда они с ним сидели в саду, потому что в доме орудовали рабочие из магазина ковров, укладывая их заново на лестницы и в те комнаты, где ковры лежали. — Вот интересно, почему мне могло бы прийти в голову сделать одну вещь?

— Какую вещь? — спросил Майкл.

Магнус целыми днями сидел дома без всякого дела. Его на два месяца официально отстранили от школьных занятий. Они узнали об этом из сообщения на автоответчике в день приезда. Он и Майкл сидят в своих комнатах дни напролет. Лично Астрид думает, что, будь она отстранена от занятий или уволена с работы, по крайней мере сходила бы в библиотеку, или в книжный, или в бассейн, чем торчать целый день дома протирая задницу — довольно придурочное занятие.

— Ну, если бы я увидела зверька, с виду мертвого, — с какой стати мне бы захотелось ткнуть его палкой? — сказала Астрид.

— Чтобы узнать, живой ли он, — сказал Магнус.

— Но зачем, — продолжала она, — мне совершать такой жестокий поступок, а что, если он не мертвый, что, если он живой и только кажется, что мертвый?

— Чтобы узнать, живой ли он, — повторил Магнус.

Распаковывая свои вещи после приезда, Астрид обнаружила две пленки. Она поехала на автобусе в «Диксоне»,[60] где, она знала, была демонстрационная камера той же модели, подключенная к монитору. Все было включено. Она открыла крышку камеры, вставила кассетку, и оказалось, что это запись с мертвым зверьком на дороге; она просмотрела всю запись до конца прямо в зале. Зверек лежал на дороге, мертвый. Астрид увеличила звук. Послышались слабые звуки — насекомые, ветер, птицы. Потом она увидела чью-то руку — да это же ее собственная рука снимает с двери щеколду. Потом одновременно с гудением пылесоса появилась макушка женщины, которая убирала в их доме, вот ее, Астрид, голос, она что-то спрашивает, Катрина ей отвечает. Потом она пошла вниз по лестнице, изображение подрагивает, ее от этого слегка подташнивает, вот уже пол, потом резко — яркий свет, отраженный в объективе. И после этого — ничего, лишь белесый шум. Все это не на шутку взбесило Астрид, она-то надеялась, что на пленке окажется Амбер, ведь эта запись была сделана давно, как раз в самом начале.

Ей запрещено разговаривать об Амбер. Ей запрещено даже упоминать ее имя.

— История закончилась, — сказала мать. — Время вышло. Забудь об этом, Астрид. Я серьезно. С меня хватит.

В результате Астрид додумалась всякий раз, когда их машина останавливалась у светофора — и в оставшиеся дни пребывания в Норфолке, и на протяжении всего пути домой, — бормотать как заклинание: красный, янтарный, зеленый; или: зеленый, янтарный, красный (естественно, в зависимости от чередования цветов светофора). Когда до мамы дошло, что это значит, она психанула и наорала на Астрид, требуя немедленно прекратить и все такое. И Астрид ушла в подполье. Теперь она говорила: почему намбы не пойти туда-то? и так далее. Она спрашивала у Магнуса в присутствии мамы, что означает слово амбивалентный.

Она громко комментировала, сидя в машине, как вон та корова с амбициозным видом шагает вот в тот край луга или что старик мог самбы перейти дорогу. В присутствии матери она расспрашивала продавщицу в магазине о том, в чем разница между лампами с предохранителем на три и на тринадцать амбпер. По мнению продавщицы, вторая лампа дает больше света.

— Астрид, — сказала мама.

— Что? — сказала Астрид.