Началось?

Она проглотила слюну и кивнула:

— Угу.

Он подумал, что для нее, наверное, это настоящее облегчение. Ее тело снова обретет прежние формы. А вот для него… Господи, ведь он станет отцом! Не когда-то там в отдаленной перспективе, а очень скоро. Вернее, вот-вот.

Через каких-нибудь несколько часов!

— Ладно.

Он встал и принялся натягивать на себя джинсы. Руки у него тряслись, был момент, когда он чуть не свалился прямо на нее.

— Я не готов, — бормотал он. — Ведь мы должны были посещать занятия по дыхательной гимнастике или что-то в этом роде?

— Я их посещала. До того, как ты сюда приехал. Сэм наконец справился с молнией на джинсах.

— Отлично. Значит, один из нас знает, что делать. Ты можешь меня подучить.

Жози улыбнулась.

Только теперь он понял, как остро нуждался в ее улыбке. Только в эту минуту окончательно осознал, как сильно ее любит.

Любит? Ее? Он?

Господи, спаси и помилуй. Да, он ее любит.

Это не была любовь с первого взгляда, о которой он когда-то мечтал.

Это была любовь, выросшая постепенно, сотканная из сотен, тысяч крошечных мгновений. Он помнил их все до единого. Вот Жози подросток, у нее свежее личико, она оживлена, наблюдательна и вместе с тем тиха и спокойна. Жози — юная девушка, нежная и услужливая. Он видел, как Жози плавала, убиралась, читала, смеялась, прикасалась, любила. Любила его.

Любила его.

Боже, ну почему он не помнит ту ночь любви до мельчайших деталей? Ему безумно хотелось, чтобы она снова любила его, как тогда. А сейчас он видел, как она морщится от боли и прикладывает руку к спине. Он заставил себя спуститься с облаков на землю, к своей жене, которая сидит на кровати рядом с ним. Он так хотел ей сказать: «Я люблю тебя».

Но боялся.

Боялся, что она не захочет его слушать. Ведь это было совсем не то, что он обещал ей перед браком. Любовь никогда не входила в их планы.

Поэтому он протянул руку и сказал:

— Пошли. Надо помочь нашему ребенку появиться на свет.

На Сэма всегда и во всем можно положиться.

Жози это знала. Он не разочаровал ее и на этот раз.

Все эти истории о том, как мужчина становится сам не свой и чуть ли не теряет сознание, когда у жены начинаются роды, просто глупые россказни. Во всяком случае, к Сэму все это не имеет ни малейшего отношения. Он был спокоен, собран и сосредоточен, словом, был таким, каким полагается быть мужу в подобной ситуации.

Собрал ее сумку с вещами. Позвал Бенджамина и Клитуса и распорядился, чтобы они обязательно накрыли столы и подали утром гостям завтрак. Разбудил Иззи и Финна, причем весьма бесцеремонно. Иззи, растрепанная, с довольным видом женщины, которую крепко любили, немедленно спустилась вниз, чтобы узнать, не может ли она чем-нибудь помочь. Сэм бросил коротко:

— Присмотри тут за всем.

И тут же начал торопить Жози, в прямом смысле едва не вытолкав за дверь.

М-да, прямо скажем, тактичность — не самая сильная сторона его характера. Во всяком случае, у персонала больницы симпатий он явно не вызвал.

Пока Жози отвозили в акушерское отделение, Сэм остался заполнять бумаги в приемном покое. Когда он тоже поднялся на этаж, ее уже отправляли в родильный блок, и сестра, стоявшая в дверях, преградила ему дорогу.

— Вы не посещали занятия для беременных вместе с женой, — объявила она ему. — А это обязательное условие, без которого нельзя присутствовать при родах.

— Единственное условие, которое действительно имеет значение, — это желание моей жены, — резко ответил Сэм и спросил Жози: — Ты хочешь, чтобы я остался?

Она знала, что эти слова относились лишь к данному конкретному случаю, тем не менее ей слышался в них некий скрытый смысл. Она кивнула:

— Да.

У нее было такое чувство, словно она снова произносит свою брачную клятву.

Казалось, он даже несколько опешил, услышав ее «да».

— С дороги, — приказал он сестре, и та мгновенно посторонилась, опасаясь, как бы он не сшиб ее с ног.

Рождение ребенка — нормальное, естественное дело. Разумом Сэм это понимал.

Он знал, что Жози предстоит то, через что прошли миллиарды других женщин до нее. Он знал, что она сильная и здоровая и что пот, выступивший у нее на лице, и напряжение в каждой мышце ее тела — не повод для беспокойства.

Но он все равно сильно волновался и ничего не мог с собой поделать.

И не мог не думать, что все это его вина.

Он вытирал ей лицо влажным полотенцем, массировал спину и плечи. Старался дышать медленно и глубоко, чтобы она невольно последовала ритму его дыхания, ибо именно так, по ее словам, доктор велел ей дышать. Ему хотелось без конца повторять: «Прости. Прости, я виноват».

Тот, кто сказал, что женщины — слабый пол, никогда не видел ни одной роженицы. Его безмерно восхищало ее терпение. Достоинство, с которым она отдалась процессу рождения ребенка, внушало ему бесконечное уважение, придававшее еще большую силу его любви.

Она была мужественнее его и терпеливо сносила муки, от которых ему хотелось ее оградить, хотя подспудно он понимал, что дело обстоит не совсем так.

Если бы он мог оградить ее от этих мук, он бы не был сейчас рядом с ней, не восхищался бы ею, не узнал бы о том, как глубоко и нежно любит ее.

Он никогда бы не ощутил прилива радости и гордости, когда она взглядом попросила его о помощи и поддержке, услышав слова доктора:

— Ну что же, будем рожать.

Он никогда бы не почувствовал, как она мертвой хваткой вцепилась в его руку, когда доктор велел ей тужиться.

Не услышал бы, как она воскликнула:

— Посмотри! Ты только посмотри, какой он красавец! — глядя на красное тельце их сына, который пронзительными воплями оповестил мир о своем появлении на свет. — Ну разве он не чудо? — требовательно спросила она, когда он не сразу откликнулся.

Сэм посмотрел сперва на младенца, потом на женщину, которая его родила, — слезы смешались с капельками пота на ее лице. Он чувствовал, что слезинки готовы вот-вот сорваться и с его ресниц, но и не подумал их смахивать.

— Красавец, — подтвердил он чуть осипшим голосом. И мысленно добавил: весь в мать.