Его выцветшие голубые глаза с вызовом смотрели на нее.

Жози была растрогана до слез. Он бросила эвкалипт, проволоку и прошла в другой конец комнаты, чтобы крепко обнять Бенджамина. Вышло у нее это неуклюже — мешал живот, — но от этого объятие не стало менее сердечным и искренним.

— Ох, Бен, мой дорогой Бен, ты так добр ко мне.

Она поцеловала его в румяную щеку.

— Я серьезно, — сказал он, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Я очень ценю твое предложение. Да ты и сам это знаешь. Я тоже тебя люблю. Вас обоих.

Ее улыбка была обращена и к Клитусу.

— Но мы любим друг друга не той любовью, какая необходима для брака, — грустно добавила она.

Клитус задумался на минуту, потом спросил:

— А Сэм… разве он не любил тебя той любовью?

Жози покачала головой.

— Нет. Это была… ошибка, и я не хочу повторять ее.

Она переводила взгляд с одного на другого, ища их одобрения.

Но старики только смотрели на нее и качали головами.

Она сама не знала, чего хочет. Может, чтобы кто-нибудь из них переубедил ее? Сказал, что ночь любви не могла быть ошибкой? Что Сэм любит ее так же беззаветно, как она всегда любила его?

Но даже если бы они ей это сказали, все равно ничего бы не изменилось. Чтобы поверить, ей нужно услышать слова любви от Сэма, а он, как заведенный, будет вечно твердить только о своем долге, и о своей ответственности, и о своих обязательствах.

Жози не желала быть для него еще одним обязательством. Пусть уезжает.

А если не захочет уехать по доброй воле, что ж, придется помочь ему принять верное решение!

Почему все оказалось так сложно?

Сэм привык вести дела по телефону и по факсу. Он умел добиваться исполнения своих решений, используя лишь электронную почту и рассылая телексы. Конечно, ужасно жаль, что его деловые партнеры из Таиланда наотрез отказались приехать в Дюбук. Но дело не только в этом. У него ничего, буквально ничего, не получалось так, как надо.

Сообщения или терялись, или вдруг оказывались не на месте, или — что еще хуже — были неправильно записаны. Стоило ему отлучиться хоть на минуту, как, наряду с мусором, с его письменного стола исчезали и все нужные бумаги. Документы и проекты, над которыми он трудился долгие месяцы, словно испарялись.

Новая телефонная линия то и дело давала сбои. Мастер сказал, что не может понять, в чем дело, но все-таки пришел и снова ее проверил. Все выглядело совершенно исправным. Линия работала безотказно. Но телефон не отключался, только когда по нему говорил телефонный мастер.

Сэм не понимал, почему вдруг все неодушевленные, но столь необходимые предметы ни с того ни с сего ополчились на него.

Он спросил Жози, не возникали ли у нее проблемы с гостиничным коммутатором. Нет, не возникали. Пожалуй, это единственное, что она сказала ему за последнее время. Она то избегала его, то появлялась там, где ему нужно было срочно что-то сделать, и либо пылесосила, либо принималась стучать молотком, а то приводила постояльцев осмотреть комнату.

У него всегда было несколько романтическое, хотя и весьма смутное представление о том, что все беременные женщины делаются мягкими, спокойными и, пожалуй, похожими своей медлительностью на коров, жующих жвачку. Жози не была ни мягкой, ни спокойной. За последние три дня она буквально вымотала его, взявшись за исполнение около десятка различных проектов по реконструкции и перепланировке гостиницы.

Однажды днем он застал Жози за развешиванием картин, недавно приобретенных ею на одном аукционе. При этом ей самой приходилось и таскать их, и поднимать, и укреплять на нужной высоте. Потом она их поправляла, отходила назад и раздумывала, подходящее это для них место или нет. Затем снимала и перетаскивала в другую комнату. Причем ее привлекали главным образом те комнаты, где он уединялся, чтобы хоть немного спокойно поработать.

— Ты уже здесь была, — напомнил он, когда она, громыхая, втащила в библиотеку картину в здоровенной раме с изображением первых построенных в Дюбуке зданий.

Она пожала плечами.

— Лучшего места для нее не сыскалось.

Ее лицо раскраснелось от напряжения. Она начала было снова поднимать картину.

— О Боже! Дай я.

Он выхватил картину у нее из рук.

— Где ты хочешь ее повесить?

— Вон там.

Она указала на стену со старинными встроенными книжными шкафами из вишневого дерева. Он поднял громоздкую картину.

— Нет, лучше туда.

И она повернулась на сто восемьдесят градусов, указывая на место как раз над новехонькой встроенной ванной-джакузи для двоих.

— Будет на что посмотреть во время купания.

Сэм перенес картину в другой конец комнаты и повесил ее над ванной.

— Левый край ниже правого. Надо поправить, — сказала Жози.

Сэм поправил.

— Теперь правый край выше левого.

Сэм немного опустил его.

— Еще чуть-чуть.

Сэм снова поправил картину.

— Вот так. Теперь то, что надо.

Она помолчала, подумала, а потом предложила:

— Может, она будет лучше смотреться над книжными полками?

— Извини, дорогая. Картина останется здесь.

— Но…

Сэм повернулся к ней всем корпусом.

— Читай по губам. Картина здесь отлично смотрится.

— Тогда я сама ее перевешу.

И Жози сделала несколько шагов.

Сэм преградил ей дорогу, встав между ней и картиной, но тут пронзительно зазвонил телефон.

Это была Элинор. Она пыталась провести через таможню груз индийского текстиля, но для этого ей требовался ряд бумаг, которые она по факсу отправила Сэму на подпись.

— Мне надо подняться за ними наверх.

Бумаг там не оказалось. Письменный стол стерильно чист. В мусорной корзине ни клочка. А из холла до него донесся шум пылесоса, которым работала Жози.