нибудь с соседнего холма. Но тогда бы им мешали деревья...

Таким образом основной задачей становилась скрытность передвижения, чтобы, не дай Бог, не выдать себя колышущимися кустами.

Владислав на четвереньках отполз в заросший бурьяном овражек и замер на четверть часа.

Ничего.

Окружающий фон не изменился, по прежнему деловито щебетали птицы. Время роли не играло, он был готов двигаться со скоростью черепахи, лишь бы не попасться на глаза ночным стрелкам.

Оставлять за собой следы было неразумно. Рокотов нашел разбившийся фонарик, что валялся метрах в десяти от него, и затолкал металлический цилиндр под дерн. Туда же отправились и осколки стекла. Еще ночью он смог погасить в себе волны безотчетного страха, и теперь все его существо было настроено на выживание. Прежде всего следовало добраться до основного лагеря и предупредить о случившемся сербов. В железном ящике на базе лежали два ружья 12 го калибра и пачки дробовых патронов, так что какое никакое оружие имелось. Стрелял Влад неплохо, научился у егерей, сопровождавших экспедиции, когда те забирались на территории заповедников.

Он бесшумно сделал несколько дыхательных упражнений и похвалил себя за то, что к тридцати годам не потерял спортивную форму. Мышцы хоть и болели, но вполне терпимо, и двадцать километров он надеялся преодолеть ко второй половине дня.

Владислав по пластунски прополз вдоль овражка и перекатом миновал самый опасный участок — трава здесь почему то не росла, — который отделял заросли бурьяна от рощицы на берегу болота. На опушке он поднялся и, пригибаясь, быстрым шагом направился к северу, ориентируясь по компасу на ручных часах. Влад двигался немного в сторону от прямой дороги на базу, чтобы зайти к лагерю сбоку и таким образом миновать возможную засаду на кратчайшем пути.

* * *

Около половины седьмого утра, что для весеннего времени считается уже полноценным началом рабочего дня, на центральную площадь Ибарицы с ревом въехал трехосный зеленый грузовик с эмблемами сербской полиции на дверцах, и сидящий рядом с водителем офицер приказал деревенскому старосте собрать всех жителей — будет экстраординарное сообщение. Спорить с военными, естественно, никто не стал. Спустя десять минут подошла еще одна машина с полицейскими — крытый фургон с наспех замазанными пулевыми пробоинами на водительской дверце.

Когда почти все население деревни, за исключением нескольких детишек, обступило грузовики, двое солдат откинули борт «Урала», и взорам собравшихся предстало неподвижное тело в камуфляжной форме с нашивками сербской армии. Труп ничком лежал в центре кузова, рядом валялось оружие — автомат Калашникова и подсумок с магазинами.

Селяне остолбенели.

— Итак, — громко в звенящей тишине начал старший по званию офицер, — сегодня ночью был убит один из моих людей. Мне доподлинно известно, что в этой акции принимали участие жители села. Кто — пока не знаю. Я даю вам час, чтобы вы нашли виновных и передали их нам! В противном случае я буду вынужден произвольно выбрать троих из вас и расстрелять. Далее, — он поднял руку, — я прикажу расстреливать раз в полчаса по одному человеку, пока мы не получим от вас имена истинных виновников...

Восьмидесятидвухлетнему Марко, старейшему жителю деревни, пережившему захват Югославии гитлеровцами, показалось, что он бредит. Время будто скакнуло вспять, в далекий сорок третий год, когда шарфюрер СС точно так же требовал от жителей Ибарицы выдачи партизан, подорвавших бронетранспортер с солдатами вермахта. Только тогда выступавший говорил с ужасным металлическим акцентом, а теперь почти те же слова произносил серб, офицер родной армии. Но циничная ухмылочка была одинаковой — что у серба, что у того давно умершего рыжего немца.

Стоявшие поодаль полицейские подняли автоматы.

— Вы с ума сошли! — вперед пробился венгр Дьер, исполнявший обязанности местного шерифа. — Немедленно прекратите этот цирк и вызовите из Печа судебного медика и следственную бригаду! — Телефон в Ибарице уже второй день не работал, видимо, сильным ветром повалило столб. А мобильной связи в деревне не было никогда. Двухметровой башней возвышаясь над толпой, страж порядка держал руку на кобуре с пистолетом. — Эй, не слышите?! Немедленно выйдите из машины и дайте мне осмотреть тело!

— Это дело не в вашей юрисдикции! — офицер махнул рукой, и на венгра нацелился ствол автомата. — А долбаные албанцы за все заплатят!

Ситуация была абсурдной — кроме албанцев, в деревне проживали сербы, цыгане и египтяне, и никто не имел отношения к косовским сепаратистам. Хотя у всех и были родственники с той стороны административной границы, но устремлений УЧК по отделению края от Югославии селяне не поддерживали.

Обстановка накалилась. Дьер вплотную подошел к кузову грузовика.

— Когда убили этого человека? — спросил он, прямо и жестко глядя в глаза старшему офицеру. Майор почувствовал угрозу со стороны огромного, как бурый медведь, венгра и резким движением выхватил из за спины девятимиллиметровый «Вальтер Р 38».

Грохнул первый за этот день выстрел, и с расстояния вытянутой руки восьмиграммовая пуля пробила Дьеру грудь, разворотила левое легкое и разорвала сердечную мышцу. Венгр навзничь рухнул в пыль.

В ту же секунду солдаты открыли огонь по толпе. «Убитый» в кузове грузовика вдруг легко откатился в сторону, подхватил автомат и из положения лежа дал длинную, в полрожка очередь. Селяне бросились врассыпную.

Три пули перебили ноги Марко. Он упал на чье то мертвое тело, попытался отползти, но подбежавший сзади сербский солдат не оставил старику шанса — не тратя патрон, молодой полицейский прикладом автомата перебил лежащему позвоночник в районе лопаток. Марко изогнулся и получил второй, последний удар в шею.

Остальных добивали одиночными выстрелами и штыками. Спустя две минуты на площади валялось пятьдесят девять трупов, в основном — женщины и дети. Многим удалось вырваться, но с окраин села цепью шли вооруженные полицейские.

Православного священника прибили гвоздями к церковной ограде и перерезали горло бритвой, местному врачу распороли живот и насыпали в брюшину молотый красный перец, муллу посадили на кол в его же доме, десяток связанных колючей проволокой детей положили рядком на центральной улице и проехали по ним на гусеничном тракторе...

Деревенского плотника Исмаила обнаружили в мастерской, где он пытался спрятаться между штабелями неструганых досок. Двое сербских солдат пинками выгнали старика из его жалкого укрытия и ударом под колени швырнули к ногам своего командира. Тот холодно улыбнулся, обнажив идеально ровные зубы.

— Ну что, свинья, не ожидал такого поворота? Думал, спрячешься?

Исмаил вгляделся в лицо серба и вдруг подумал, что отец этого офицера вполне мог быть турком или албанцем с юга — темные волосы, оливковый цвет кожи, нос с заметной горбинкой. На Балканах разные народы всегда перемешиваются в самых фантастических сочетаниях.

— Зачем вы это делаете?

— Чтоб помнили, кто на этой земле хозяин. И здесь, и там, — офицер махнул рукой на юг, в сторону Косово.

Старик зажмурился в ожидании выстрела. Но полицейские не собирались дарить ему легкую смерть. По кивку командира солдаты оглушили Исмаила прикладом, бросили на подвижную планку циркулярной пилы и вмиг прикрутили руки и ноги к крестообразной раме. Зазубренный диск оказался в полуметре от раздвинутых ног. Старший офицер вдавил синюю кнопку на пульте управления пилой и склонился над лицом привязанного албанца.

Сквозь визг приближающегося полотна послышался тихий голос серба:

— Только не умирай быстро, дай насладиться зрелищем...

Когда дрожание станины стало невыносимо близким и тело уже ощущало ветерок, рождаемый вращающимся со скоростью 600 оборотов в минуту метровым стальным кругом с зубьями в палец толщиной,