Совиньи начал говорить про то, почему он грязен…
– Да, я грязен. Грязен как черт! – опять, все с той же гордостью, твердо повторил Совиньи.
И продолжил:
– Спроси, где я сейчас провожу дни. А вернее… ночи свои!..
– Где? – тут же спросил Лазарь. – Где ты проводишь дни? Где ты ночуешь?
– Я сейчас, хоть и костюм с галстуком на мне надет, живу временно в деревне в Рязанской области у родственников. В Москве-то я жилье потерял. А для деревенской жизни костюм не очень-то подходящая одежда, потому что в момент весь его перепачкаешь. Грязна деревенская жизнь, и эта грязь липнет ко мне, как и ко всякому деревенскому жителю повсюду: в темной, несчастной и покосившейся избушке, на свалявшихся топчанах и одеялах, наброшенных на растопленную печку, липнет сразу у крыльца и потом – на заиндевелых проселках, разбитых тракторами, налетает угольной пылью с товарняков на железнодорожных станциях, липнет в поголовно пьяных и хулиганских электричках, пристает на угрюмых московских вокзалах, на станции метро «Комсомольская», где не протолкнуться от приезжих с тюками. А как следует отмыться и очиститься после такой жизни трудно: в деревне нет водопровода. И не только я один там не отмываюсь и не начищаюсь так, как вы здесь, в городе, это делаете. Уж извини, деревенскому жителю из Рязанщины трудно сиять и блестеть как английскому лорду. Так что лично я еще, считай, по деревенской-то жизни, чересчур нарядно одет – костюм ношу… Кафель, где ты мой белый и блестящий кафель? Где воды струя, чистая и горячая?.. Да, я грязен как черт. А что поделать, если приходится каждый день в Москву за столько-то верст из деревни приезжать?!
Тем временем человек, который сидел за соседним столиком и которому совершенно очевидно, до прихода в шашлычную пришлось провести достаточно много времени без еды и питья – столь жадно он только что ел! – по-прежнему пытался наладить радиосвязь, но – тщетно. Адресат на другом конце радиоканала никак не отвечал. Наконец он поставил радиостанцию возле своей тарелки, чтобы запихнуть в рот очередные куски мяса, лепешки, а еще – пару веточек зелени.
Но едва продолговатый коробок с торчавшей из него короткой антенной оказался на столе, как из него начал разноситься четкий и громкий – по крайней мере Жора-Людоед и Жак слышали каждое слово – голос учителя Воркута:
– Мы порядком подзабыли все эти старые-престарые истории, которые когда-то преподавали нам в школе, – про крестьян, которые разоряются и уходят в город, про развивающиеся фабрики и мануфактуры… Мы порядком подзабыли… Но вот незадача! Все это, кажется, живо, по крайней мере, начинает стремительно оживать в нашем воображении в тот момент, когда мы начинаем задумываться над теми катастрофическими эмоциями, которые пробуждает в нас Лефортово!.. То, что, казалось бы, давным-давно должно было кануть в Лету, стать только лишь историей, страницей, абзацем из исторического учебника, живо здесь, в Лефортово, живо здесь, в нашей стране – в России, потому что у нас промышленная революция произошла много, много позже, чем в Англии… Проклятое историческое развитие!.. Почему мы отстаем от Англии?!.. Как учит нас Томмазо Кампанелла, оказывается, и наш «Хорин», и наши эмоции – эмоции, которые вызываются Лефортово, мир лефортовских эмоций – находятся в связи с историческим развитием!.. Крестьяне, которые уходят от своей насиженной крестьянской жизни, крестьяне, вырванные из своего векового уклада, – последствия промышленной революции!.. Крестьяне, по которым прошлось колхозное строительство, – последствия социалистической революции!.. Это было уже очень-очень давно, и никто не имеет права заставлять нас вспоминать об этом!.. Но мы вспоминаем на каждом шагу… Лефортовские эмоции заставляют нас вспоминать на каждом шагу… Лефортовские окрестности заставляют вспоминать на каждом шагу! Как говаривали старики Карл Маркс и Фридрих Энгельс (это про эпоху английской промышленной революции), обездоленные люди (читай – крестьяне, которые были вынуждены покинуть деревню) «массами превращались в нищих, разбойников, бродяг – частью добровольно, в большинстве случаев под давлением необходимости». «…Этот поставленный вне закона пролетариат поглощался развивающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой появлялся на свет», – вот, что я вычитал недавно в одной книжке… Значит, появлялось множество низких, грязных людей, подонков, которые могли заполнить тюрьмы, которые могли пырнуть кого-нибудь ножом, которые отличались своим внешним видом, от которых дурно пахло…
Тут из радиостанции послышался голос Журнала «Театр»:
– Так что же получается?.. Что едва ли не каждый район в Москве – хамский?!. Но Томмазо Кампанелла испытывает тоску только в Лефортово!.. И, в таком случае, разве дело в одной лишь крестьянской составляющей?.. Не-ет, дело совсем не только в ней одной… Но удивительно, но ужасно – насколько все это хамство порождает невероятные эмоции, странные эмоции, губительные для человеческого организма эмоции…
– Ах вот как!.. Получается, вчерашние крестьяне – это хамы, как вы, Журнал «Театр» совершенно оскорбительно изволили выразиться по отношению к точно таким же, как и вы, людям, а вы сами и ваш Томмазо Кампанелла – это представители некоего высшего сословия?! Вот умора!.. Это Томмазо Кампанелла-то?!.. Да какой же он представитель высшего сословия или класса (назовите как хотите), коли он сам на фабричке работает и водку пьет, и даже, между прочим, я не знаю, знаете вы или нет, но я-то знаю точно – он прогуливает в данное время свою работу и все это, такие прогулы, будут иметь для него самые решительные последствия, может быть, даже большие, чем вы себе можете представить!.. Его начальство на фабрике, без всякого сомнения, не потерпит таких прогулов!.. Последствия будут! И самые пререшительные!.. А уж вы-то…
Дальше раздался сплошной треск и бесконечные помехи на какое-то время совсем поглотили голоса участников самого необыкновенного в мире самодеятельного театра. А когда помехи наконец поутихли, из радиостанции опять донесся голос Журнала «Театр» (впрочем, никто из гостей шашлычной, сидевших поблизости от хориновца, обладателя радиостанции, конечно же, не мог знать, чей это голос):
– Сейчас вашему вниманию мы представим частушку в исполнении самодеятельных артистов «Хорина». Что ни говори, а «Хорин» с самого-то начала был хором. И неплохим!.. Были даже выступления за границей, так что петь участники «Хорина», конечно же, умеют, пока еще не разучились!.. Ну да ладно!.. К делу!.. Итак, частушка… Вот она… Аккомпанирует наш новичок – женщина-шут…
В этот момент тоном заправского конферансье некто, судя по голосу – маленький мальчик, наверняка, участник детской группы «Хорина», звонко и отчетливо произнес:
– Частушка крестьянская!.. Слова народные! Поют те, кто отправляется в город на заработки!.. В деревне есть нечего!.. Голод грядет вот-вот!..
Грянули бодрые звуки гармошки – аккомпанемента, а потом заливистый голос, то ли женский, то ли детский, пропел:
Тихо, но диковато продолжала подвизгивать гармошка…
