Его отъезд принес облегчение, Шон поняла, что эта глава ее жизни дочитана до конца.

Ради Дэвида она отказалась не только от Джуда. Прекратились и те ночные поездки по лесным дорогам с погашенными фарами, которые она так любила. Однажды она предложила взять его с собой. Он не только решительно отказался, но, впадая в истерику, стал отрывать ее руки от руля. Сказал, что ненавидит темноту. Это все равно что быть слепым, сказал он. Для него это было воплощением ужаса: открыть глаза и ничего не увидеть. Его уязвимость смягчила ее. Она поймала себя на желании защитить, предоставить ему надежное укрытие.

Шон была теперь не так уж уверена в своих друзьях. Ее подруги считали Дэвида красивым, но неисправимо добропорядочным парнем. Его же друзья, кажется, считали, что она сидит на игле, но в этом они ошибались. Она пила очень мало и перестала курить марихуану после отъезда Джуда. Она и Дэвид пытались свести своих друзей вместе, но это было не легче, чем растворить масло в воде. Даже на их свадьбе – венчание проходило в маленькой церкви в Аннендале – приглашенные им и ею гости выглядели так, будто принимали участие в двух разных событиях. Она и Дэвид разрабатывали стратегию рассаживания их на приеме и заранее веселились, представляя себе членов команды Дэвида по плаванию – отутюженных, в черных костюмах – за одним столом с ее друзьями в мексиканских свадебных нарядах.

Как выяснилось, она не имела никакого понятия о том, как этот прием проводить. Она даже точно не знала, кто на него придет. Она не замечала никого, кроме Дэвида. Все остальное не имело значения.

Они сняли Небольшую квартиру в Вашингтоне, округ Колумбия, где посещали университет Джорджа Вашингтона. Дэвид работал над магистерской диссертацией по средствам массовой информации, Шон – над докторской по приматологии. В свободное время Дэвид начал заниматься книгами для слепых. Возвратившись с занятий, Шон часто находила объявление «чтение» на дверной ручке туалета, расположенного рядом с их спальней.

Получив степень магистра, Дэвид начал работать репортером на радиостанции «Топ Форти». Его бы больше устроила радиостанция, специализирующаяся на классической музыке, но там не было вакансии. Шон была беременна близнецами, и кто-то должен был зарабатывать на жизнь.

Ей нравилось быть беременной, а Дэвид казался заинтригованным изменениями, происходившими с ее телом. По правде говоря, его это возбуждало. Он готов был заняться любовью сразу же, как только приходил с работы. Он был чувственным и изобретательным любовником. Дэвид, которого могло вывернуть наизнанку от хруста суставов пальцев, был непривередлив, когда дело касалось секса.

Он разочаровал ее только однажды в первые несколько лет их брака: оставил ее одну, когда она рожала мальчиков.

Не говоря ни слова, он вышел из родильной палаты больницы. Шон и не ожидала, что ему легко будет перенести обстановку родильной палаты, но он мог бы, по крайней мере, задержаться, чтобы приободрить ее. Она была одна, когда к ней впервые принесли детей, и ее обеспокоила собственная нечувствительность. Она настолько привыкла делиться всем с Дэвидом, что в его отсутствие даже дети казались ей нереальными. Но вечером она услышала, как он объявляет о рождении малышей в своей сводке новостей по радио; его голос был преисполнен гордости, и сладкие слезы радости смыли чувство обиды с ее души.

Дети росли спокойными, и Шон нравилось ухаживать за ними. Но где-то в глубине ее сознания пульсировал страх: каждый день, который она проводит с малышами, безвозвратно уносит с собой тысячи невосстановимых клеток ее мозга. Ей недоставало академической атмосферы. Она боялась забыть все, что знала. Ее беспокоило то, что она толстела. Ее тревожила деградация души и тела; короче говоря, она превращалась в самодовольную тупицу.

Дэвид смеялся над ее страхами; тем не менее он сочувствовал ей. Он оплачивал ее занятия подводным плаванием, которым она занималась по воскресным утрам, когда Дэвид мог остаться с близнецами. Они нанимали няню на пару уик-эндов и осматривали пещеры в Западной Виргинии, занимались планеризмом в Северной Каролине. Шон нуждалась в своей порции риска. Казалось, материнство его в себе не содержит.

Ей нравилось вести хозяйство, хотя никто ее этому не обучал. Она поджаривала хлеб, изобретала собственные блюда для малышей, экспериментировала с новыми или экзотическими овощами. Это привело к бесчисленным стычкам с управляющим местного супермаркета, который рассматривал ее запросы как утомительную блажь.

Однажды она попросила его закупить джикаму – овощ, о котором она прочитала и захотела попробовать. Никто, кроме вас, не знает, что с ним делать, возразил управляющий. Шон объявила ему войну. Субботнее утро она провела в магазине, занимаясь приготовлением джикамы, раздавая желающим образцы своего кулинарного искусства, просвещая покупателей. Она все же заставила управляющего согласиться на то, чтобы завезти джикаму и поторговать ею месяц-другой: посмотреть, как она пойдет.

Шон оставляла Дэвида с малышами и откладывала свою научную работу ради того, чтобы на полках магазина появился уродливый коричневый экзотический овощ. Я превратилась в типичную домохозяйку, думала она. Ее волосы были стянуты назад, на ней был велюровый джемпер, покрытый цветастым фартуком, которым снабдил ее управляющий. Она нарезала и готовила, раздавая покупателям образцы блюд и рецепты их приготовления. Она как раз уговаривала шестилетнего клиента отведать кусочек какого-то блюда, когда увидела человека, который стоял рядом с картофельным прилавком и наблюдал за ней. Джуд Мандел. Она почувствовала, что теряет самообладание. Что он делает в их городе? Он приблизился, и она увидела пакет йогурта в его руках.

– Работаешь в супермаркете? – спросил он, ухмыляясь.

– Только на общественных началах, – сказала Шон и объяснила ему про джикаму.

– Перекусим, когда ты закончишь?

Она подумала о том, что Дэвид сидит дома с детьми.

– Разве что на минутку, – согласилась она.

За ланчем он объяснил ей, что приехал в город на ралли.

– А чем занимаешься ты, кроме торговли овощами?

– Я вышла замуж за Дэвида. Он помрачнел.

– Глупая женщина, где была твоя голова, когда ты решилась на такое?