тобой сошлись. Сначала я думала, это оттого, что ты такой красивый. И только это примиряло меня с твоим консерватизмом.

– А что ты думаешь теперь? После долгой паузы она ответила:

– Я тоже не рассказывала тебе о своих родителях.

– Расскажи.

– У меня только отец. Мать умерла, когда мне было пять лет.

Это было неожиданно. Он привык думать, что родители составляют неразрывную пару.

– Извини, – сказал он.

– Я ее почти не помню. – Она потупилась, теребя застежку одолженного серебряного браслета. Когда снова заговорила, ее голос звучал приглушенно: – Я была прекрасно воспитана моим отцом, он невероятно возвышенный и благородный человек – во многом похожий на тебя. Ради меня он не задумываясь даст отрезать себе правую руку. – У Шон перехватило дыхание, и слезы потекли по ее щекам. Он был изумлен. Интересно, позволяла ли она Джуду Манделу увидеть себя плачущей? Он крепко прижал ее к себе.

– Он так старался, чтобы быть идеальным отцом, Дэвид. Он из кожи вон лез, чтобы сделать из меня благородную и ответственную личность. Но за последние несколько лет я сильно его разочаровала.

– Ты и есть благородная и ответственная личность. И ты учишься лучше всех в университете.

Она покачала головой.

– Джуд просто пустышка в сравнении с моим отцом. Я как-то запуталась. Я всегда воображала, что кончу тем, что выйду замуж за кого-нибудь вроде Джуда, бунтаря и аутсайдера. И тут вдруг появляешься ты, и мне так хорошо с тобой. Мой отец воспитывал меня, в конце концов желая выдать замуж за такого, как ты. Но я совсем не уверена, что уже освободилась от своего радикализма. Я так боюсь превратиться в самодовольную тупицу.

Он старался разгадать ход ее мыслей. Ему хотелось думать, что, говоря все это, она косвенно признается ему в любви.

– Что ж, попробую немного походить по прямой, – сказала она и сморщила нос.

Он засмеялся.

– Значит ли это, что отныне ты всегда будешь носить лифчик?

– Нет! – Она отодвинулась, расстегнула свою белую блузку и сняла ее. – Сейчас мы избавимся от этой штуки, – сказала она, расстегивая лифчик.

Она сидела перед ним обнаженная до пояса, с полными, теперь уже знакомыми ему грудями. Дэвид покачал головой.

– Ну, тебе еще предстоит долгий путь, прежде чем ты превратишься в самодовольную тупицу.

Они встречались уже два года. Для Шон это было время перелома, время отторжения одной половины собственного существа ради другой. Она все еще испытывала Дэвида, пытаясь понять, сможет ли он ужиться с ней, такой непокладистой и своевольной. Она говорила на языке, который – она знала это – раздражал его, и если он упрекал ее, она никогда не угрожала ему разрывом их отношений. Слова, которые она употребляла, начинали звучать оскорбительно для ее собственного слуха, и она постепенно пришла к выводу, что может полностью выражать себя, не прибегая к их помощи.

Но оставались некоторые вещи, истощающие терпение Дэвида. На протяжении первого года знакомства с Дэвидом Шон продолжала спать с Джудом. Она не могла его бросить. Он был ярким, сильным и очень сексуальным. Правда, их отношения резко ухудшились. Он упрекал ее в том, что она изменилась, и винил ее в деградации общества «Студенты за мир».

– Это не моя вина, – оправдывалась Шон. – Все дело в политической апатии, охватившей студенческий городок.

– Скажи лучше: апатии, охватившей тебя, – отвечал Джуд.

С этим трудно было спорить. Она и правда была погружена в себя, в свое собственное счастье. Война казалась очень далекой. Никто не хотел о ней думать. И она не виновата, что Джуд не может смириться с тем, что шестидесятые годы ушли.

– Ты просто не видишь, что с тобой происходит, – говорил он ей. – Посмотри на себя. Ты посещаешь тренировки по плаванию, прости господи.

А ей нравились эти тренировки Дэвида. В первый раз она чувствовала себя там не в своей тарелке, но вскоре полюбила раскатистое эхо подбадривающих возгласов зрителей и характерный запах хлорки. Плавание поразило ее как самый чувственный вид спорта, недооцененный и, так сказать, невоспетый. Она любила смотреть, как Дэвид продвигается в воде, ей нравилось его мускулистое гладкое тело, движимое мощными, решительными, целеустремленными взмахами сильных рук. Она представляла себе, что он занимается с ней любовью с такой же неослабевающей мощью, и, случалось, что к концу тренировки она сгорала от нетерпения остаться с ним наедине. Тренировки давали ей время подумать, сравнить двух мужчин в ее жизни, и скоро она уже не сомневалась в том, что Дэвид превосходит Джуда почти во всех отношениях. Но, главное, он был более близок ей как личность, хотя она явно не принадлежала к тому типу женщин, с которым он с самого начала предполагал связать свою судьбу. К тому же он оказался лучшим любовником, чем Джуд. Она сильно удивилась, когда пришла к такому выводу. В Калифорнии Джуд прошел курс специального сексуального обучения, и Шон привыкла считать его ни с кем не сравнимым. Но масла, рекомендованные «Камасутрой», и массаж ступней стали казаться ей книжными и механическими, в то время как сексуальное поведение Дэвида было естественным, как сердцебиение.

Дэвид никогда не просил ее прекратить встречаться с Джудом, он мудро избегал категорических ультиматумов, зная, что ее бунтарский дух с ними не смирится. Но постепенно желание принести счастье Дэвиду становилось в ней все более сильным, а удовольствие от встреч с Джудом – сомнительным.

Она порвала с Джудом в мае, и вскоре после этого он уехал в Беркли.

– Это единственное в стране место, где еще умеют ловить кайф, – сказал он ей.