Я не чувствовала ничего. Хотя это совершенно неважно. Мне все равно никто не поверит.
– Я тебе верю, – сказала Ванесса. – И я выслушаю тебя. И здесь есть еще другие люди, которые выслушают тебя и поверят, люди, которые учились и знают, как помочь тем, кому пришлось перенести то же, что и тебе. И тут есть группа девочек – и несколько мальчиков тоже, – они твоего возраста и побывали в подобной ситуации, уж они-то поверят тебе, дадут ощущение, что ты не одна такая и что ты совсем не сумасшедшая.
Она еще немного рассказала Дженифер о программе и воспользовалась телефоном смотрового кабинета, чтобы назначить с ней встречу социального работника. Она уже собиралась уйти, когда девочка сказала:
– Я просто не могу говорить об этом с другим доктором.
Ванесса остановилась, держа руку на ручке двери.
– Ну, по крайней мере, дадим ему знать об этом. Намекнем насчет фотографии, когда дело дойдет до того, чтобы связаться со мной, хорошо?
– Хорошо.
Ванесса подошла к столу, чтобы обнять девочку, а потом вышла и двинулась через холл в свой кабинет. Она понимала опасения Дженифер. Она больше уже не принимала на себя каждую частичку детской боли: ведь с ней самой это случилось так давно. И все-таки – она понимала.
И теперь у нее было что предложить Дженифер. До того, как она создала свою подростковую программу, она чувствовала себя беспомощной. Но не сейчас.
На обратном пути в свой кабинет она вспоминала о телефонном звонке, который собиралась сделать Уолтеру Паттерсону. Она уже переговорила с основными членами своей сети и решила, что свяжется с Паттерсоном, пока они будут собирать все истории болезней и статистику, которые можно будет использовать, чтобы получить финансирование. Этот парень Паттерсон, по слухам, очень симпатичный. Терри Руз из Сакраменто слышала, что он особенно любит инновационные программы – программы, которые помогали людям, которым нельзя было помочь другим способом. Это вполне подходит ее детям.
Уже войдя в кабинет, она прикрыла дверь, минуту собиралась с мыслями, а потом набрала номер Паттерсона на Капитолийском Холме. Она даже не услышала гудка, как вдруг кто-то ответил:
– Кабинет Уолтера Паттерсона.
Голос был мужской, что ее удивило: обычно отвечали секретари-женщины.
– Это доктор Ванесса Грэй из детской больницы «Ласистер» в Сиэтле, штат Вашингтон, – сказала она. – Не могу ли я поговорить с сенатором Паттерсоном, пожалуйста.
– Относительно чего?
Ванесса распрямилась на своем стуле.
– Я – руководитель программы для подростков, которые подверглись насилию в детском возрасте. И я узнала, что именно с сенатором Паттерсоном стоит поговорить относительно общей поддержки для программ такого рода.
– Правильно. Не вешайте трубку.
Ванесса слышала, что мужчина спросил кого-то еще в офисе:
– Зэд еще не ушел?
И у нее сжалось сердце.
– Извините. – Она сказала в трубку, но мужчина, должно быть, не держал уже трубку у уха. – Извините! – Она встала, как будто это могло помочь ей усилить голос.
– Да? – Голос снова был на линии.
– Я слышала, что вы сказали «Зэд»?
– Правильно. Это Уолтер Паттерсон. Его называют «Зэд».
Ванесса ничего не сказала. Она просто не могла говорить, даже если бы и захотела.
– Он здесь, – сказал мужчина. – Если вы подождете минуточку, я посмотрю, свободен ли он, чтобы взять трубку.
– Нет, – быстро сказала Ванесса. – Нет. Я перезвоню.
Она повесила трубку с видом человека, избежавшего смертельной опасности. Зэд Паттерсон.
Разве может быть еще один человек с таким именем?
11
Прошла неделя со времени встречи Клэр с Рэнди и почти три недели со случая на мосту, но ее все еще мучили безотвязные мысли о Марго. Каждый раз, когда она ловила себя на воспоминаниях о той ночи в Харперс Ферри, она пыталась заменить их другими мыслями – о работе, о Джоне или о Сьюзен. Но Марго не отпускала ее.
Она уложила ноктюрн Шопена в конверт и затолкала его в коробку со старыми пластинками в кладовку общей комнаты. Однако как раз вчера, когда она говорила по телефону с клиникой, в ее ушах снова зазвучала музыка ноктюрна. И она не пыталась выбросить ее из головы. Более того, теперь могла совершенно точно спеть ее про себя. Она знала все переливы мелодии и могла предвидеть, в каком месте у нее сожмется сердце. Тут было что-то мистическое. Марго не хотела ее отпускать.
Клэр больше не говорила о Марго и пыталась стать прежней для Джона. Он не знал, что она часто просыпалась в середине ночи, от испуга, думая, что она все еще висит на краю моста. И она не сказала ему, что однажды, когда она еще не встала с постели утром, то снова увидела причудливый образ гладкого белого фарфора, забрызганного кровью. В этот раз видение сопровождалось болью где-то глубоко в желудке. Она лежала, не двигаясь, пока боль не стихла, а видение не растаяло, и через несколько минут убедила себя, что все это ей просто приснилось.
А потом позвонил Рэнди.
Он застал ее рано утром в кабинете и начал с благодарностей за то, что она предоставила ему возможность поговорить о Марго. Он знал, что встреча с ней каким-то образом помогла ему, а он и не предполагал, что так нуждался в этом. Теперь он чувствует себя готовым услышать о последних моментах жизни своей сестры на мосту. Не согласится ли Клэр пообедать с ним.
Она почувствовала, что вот-вот закричит. «Нет! Я хочу освободиться от вашей проклятой сестры!» Однако она ведь сама просила его поделиться личными воспоминаниями. Растревожила его рану, и теперь просто не может отказать ему.
Кроме того, у нее самой возникло желание увидеться с ним. Слушая этот сильный звучный голос по телефону, она припомнила странное спокойствие, которое чувствовала в его присутствии, странное чувство, что она всегда его знала, хотя, говоря по правде, не знала его совсем.
Клэр дождалась вечера, чтобы сообщить об этом Джону. Они ели макароны на кухне за столом, когда она наконец-то осмелилась произнести:
– Рэнди Донован позвонил и спросил, не встречусь ли я с ним за ленчем. – Она налила заправку себе в салат, не отрывая глаз от этой процедуры, но чувствуя каждой клеточкой, что Джон внимательно смотрит на нее.
– За ленчем? – переспросил он. – Для чего?
– Он хочет узнать, что Марго говорила мне на мосту. Я бы предпочла не беседовать с ним опять, но он так хорошо ко мне отнесся, что я чувствую себя обязанной.
Джон намотал макароны на вилку.
– Разве не проще поговорить с ним по телефону? – спросил он.
– Я не знаю. Просто невежливо отталкивать кого-то. – Она почувствовала, как будто идет по хрупкому льду. В комнате ощущалось напряжение, и она не знала, как его рассеять. Джон, как в трансе, накручивал макароны на вилку. – Ты расстроился? – спросила она.
Он вздохнул и отложил вилку в сторону. Он пододвинулся к краю стола, чтобы взять ее за руку, и она продела свои пальцы в его.
– Я думал, что мы уже пережили все, связанное с Марго, – сказал он. – Я боюсь, что разговор с ее братом опять все воскресит в твоей памяти.
– Со мной все отлично, Джон. Я справлюсь.
– Надеюсь, что так. – Он сжал ее пальцы, прежде чем убрать руку.
