Семен же и вовсе рад был забраться в место потише и поспокойнее.

— Ты, Александрыч, не торопись. Та пуля, которой ты надобен, тебя непременно отыщет. На Кавказе смерть завсегда рядом ходит. Смотри вот.

Он махнул рукой вправо, влево, и Сергей, послушно поворотив голову, в самом деле увидел, что по дальним гребням параллельно войсковой колонне движутся короткие цепочки всадников. За дождем он не мог ни разглядеть их толком, ни даже посчитать точно, но в самом их спокойном движении уже ощущалась угроза, скрытая, оттого и более сильная.

— Этих хотя бы видно. А сколько еще таких по балкам хоронится. Попробуй-ка мы с тобой хотя бы на полверсты в сторону отскакать. Тут же налетят словно осы. Либо с собой уведут, либо на месте оттяпают голову. Здесь, брат, большое терпение нужно. Кто кого перетерпит, того и верх. Помню, лет двадцать назад выехал я за Сунжу. Думал, может быть, зверь попадется, а может, и так…

Что может быть так, Новицкий догадывался, но спрашивать подробности сию секунду не стал, оставив до лучшего времени.

— Ну и набрел на такого же, только с другой стороны. Осень была тогда стылая, я-то холодный шел, а он, видишь, далее костерок запалил. Закутался в бурку, развалился у огонька, вроде бы он только на угли и смотрит. А сам, я так понял, меня уже задолго услышал.

— Что же тогда он так беспечно? Издали, наверное, можно было бы снять.

— Снимешь, как же! — усмехнулся Атарщиков. — У него винтовка из Крыма с нарезью, а у меня ружьишко короткое. Ай, думаю, как начну подбираться, да из-за ствола выступлю, тут он меня и урежет. Назад повернуть — так ведь сразу все о том и узнают. В каждой станице, в каждом ауле рассказывать станут, как Семен Атарщиков испугался. Пошел я на него, от дерева к дереву, от дерева к дереву. А как к поляне подкрался, насадил на кинжал шапку и выдвинул в сторону. Пока сам не увидишь такое, Александрович, и не поверишь. Лежал человек спиной, мурлыкал что-то такое внутри себя. И вдруг выстрел, и шапка моя с кинжалом в сторону летит.

— А что ты?

— Что я! Знал загодя, как оно будет. Только он лопнул[40], я сразу же на него. Он было хвать пистолет, но и у меня же заряд в стволе… Посидел потом у огня, поглядел на батыра. Хорошо, думаю, что я так сижу, а ты передо мною лежишь. Могло ведь быть и обратное. Уродовать его я не стал, оставил у костра честь по чести. Думаю, родные за ним приедут. Пусть забирают без выкупа. Взял коня, взял оружие и уехал. Коня у меня хорунжий истребовал, мол, ни к чему тебе такой. Я и продал, сбыл от греха подальше. А винтовочка до сих пор со мной ездит. — Казак довольно похлопал приклад, выступавший, по горскому обычаю, из чехла…

Так, переговариваясь, они ехали до вечера, до темноты. Сумерки сгущаться начали рано, и, как только солнце стало опускаться за хребет, в который упиралась дорога, в голове колонны затрещали первые выстрелы. Со своего места Новицкий увидел, как бегут, разворачиваясь в цепи, егеря, как выскочили вперед четыре пушки и тут же повернули хоботы в сторону склона. Обоз снова остановился, стали и. батальоны пехотного арьергарда. Из середины колонны, от Ермолова, прискакал офицер с приказом разбивать лагерь. Атарщиков отправился выбирать место для ночлега, Сергей же решил проехать с адъютантом Ермолова, посмотреть, что делается впереди.

Капитан поначалу косился на Новицкого подозрительно, но, увидев его посадку, обнаружив, что штатский свистящим мимо пулям не кланяется, сделался разговорчивей:

— Командующий рассчитывал подняться на Аскорай — так называют местные этот хребет, и с него уже атаковать Парас-аул. Но они нас предупредили. Видите, весь склон до гребня усеян лезгинами. Считаем, тысяч пятнадцать. У нас же раза в три меньше. Подождем утра, может быть, обнаружится что-то.

Сергей вынул подзорную трубу и, не сходя на землю, нацелил ее на гору и повел вверх от подошвы до гребня. Безлесный склон был весь исчеркан линиями завалов, выставленными в шахматном порядке.

Огромные суковатые стволы притащили, видимо, из соседнего леса, стоявшего густой щетиной на отроге горы, примыкавшей с левого фланга. За мощными брустверами, поднимавшимися почти в рост человека, стояли рядами, клубились толпами пешие защитники устроенной наспех крепости. Кто опирался на ружье, кто грозил оружием русским. Выше по склону, у самого перегиба, по относительно ровной плоскости гарцевали десятки и сотни всадников.

Новицкий тронул лошадь коленями и проехал вперед. Капитан держался рядом. Пуля ударила в полутора саженях о камень и взвизгнула в сторону. Сергей подкрутил трубу, чтобы разглядеть группу на самом гребне.

— Говорят, будто бы сам Султан-Ахмет-хан пожаловал. Аманатов выдать наотрез отказался, но понял, что играть с нами более не нужно.

Труба плясала в руках, и Сергей никак не мог навести ее на значок[41] , смутно видимый за водяной взвесью, повисшей в пепельном воздухе. Прилетела еще одна пуля, чвякнула в грязь под копытами лошади, и та прянула вбок, так что Новицкий еле удержался в седле.

— Это же по вам целят, — спокойно рассудил капитан, отъехав между тем в сторону. — Не иначе как завелся у вас на той стороне кровник.

— Не знаю, кому я мог помешать, — отозвался Сергей, складывая трубу. — Я и с этой стороны мало кому известен, а уж с той и подавно.

— Насчет дела Швецова прослышали многие. Так что…

В этот момент рявкнула батарея, и Новицкий не расслышал мнение капитана. Когда дым рассеялся, он увидел, что офицер едет прочь, направляясь к показавшейся среди пехоты группе конных, среди которых башней высилась мощная фигура Ермолова. Снова просвистели пули, пущенные роем, и кто-то из конвойных схватился за шею и припал к гриве.

— Довольно! — крикнул Ермолов. — Ждем утра. Цепи отвести на выстрел, секреты удвоить. Остальным ужинать, отдыхать…

Пока Сергей разглядывал горцев, Атарщиков отыскал пригорок посуше, развел костер, повесил чайник на палку, воткнув ее заостренным концом в землю. Кинжалом вырубил стволик, заклинил его на высоте пояса в соседнем кустарнике, положил на него еще несколько сучьев, навалил поверх каркаса веток и устроился в хлипком, но относительно надежном укрытии. Когда Новицкий подъехал, Семен раскатал для него неширокий, вытертый коврик и занялся лошадьми.

Сергей запахнул крепче бурку и растянулся. Подстилка едва не тонула в грязи, зато лежать было не жестко. Подошвы, голени грело приплясывающее пламя; его же тепло отражалось от нависавших над лицом веток и падало на голову, плечи, спину. Дождь, как зарядил с утра, так и продолжал сеять, но появилась надежда, что удастся подремать хотя бы часа четыре.

Семен снял закипевший чайник, вылил часть воды в деревянную плошку, куда же, развязав полотняный мешочек, покрошил сухари. Новицкий достал свою порцию, также высыпал часть в ту же плошку и, подождав, пока крошки набухнут, принялся хлебать тюрю в очередь с Атарщиковым.

— А что же, Александрыч, ты к Ермолову не пошел? — спросил Семен.

— Пригласить забыли, — отозвался безмятежно Новицкий, облизывая ложку.

На самом деле Алексей Петрович каждый вечер держал свою палатку открытой для всех офицеров.

Любой мог прийти, сесть за накрытый стол, послушать главнокомандующего, а то и высказаться сам, обсудить день минувший и предстоящий. Сергей и сам один-два раза воспользовался случаем, но сегодня ему казалось совсем неуместным сидеть в сухом теплом месте, жевать кусочки жаркого, запивая красным вином, когда его напарник будет мокнуть и мерзнуть под низким, невеселым ноябрьским небом.

Атарщиков покосился на него, но ничего не сказал. Зато Новицкий, вдруг вспомнив, потянулся за голову, где лежала саква, отвязанная от задней луки.

— Принимай, Семен. Это не твой любимый чихирь, но сегодня тоже сойдет.

В манерке, которую он достал из мешка, плескался коньяк, запасенный еще в Тифлисе. Но Атарщиков отвел его руку:

— Прибереги, авось еще пригодится. А сегодня у нас другой запасец имеется. С обозными потолковал кое о чем, вот на ночь с тобой и согреемся.

Даже на расстоянии Сергей учуял запах простого спирта, того, что выдавали солдатам вечерней