приветствуя защитников и помощников. Отряд дошел до города и остановился в удобном месте, не входя в ворота.

Издали Тарки казались Сергею, уставшему от десяти дней похода, едва ли не земным раем. Он видел высокие стены, купола и минареты мечетей, ожидал увидеть если не Рущук или Силистрию, то хотя бы подобие мусульманского города. Но, только въехав в ворота, оказался в паутине узеньких улочек, заставленных темными саклями, вылепленными из глины.

Владетель тарковский ожидал Ермолова во дворце. Дворцом, впрочем, этот дом можно было назвать лишь из уважения к его хозяину. От соседних строений он отличался только величиной, да еще стеклами в оконных проемах. Да еще у ворот зияла страшная тюремная яма — зиндан, шумная и зловонная.

Трое прислужников, кланяясь и пятясь, повели за собой Ярмул-пашу и его приближенных.

Шамхал остался сидеть, когда Ермолов со свитой вошел в диванную, и поднялся лишь встретить командующего лицом к лицу. Поживший, располневший от прожитых годов и удовольствий, невысокий человек в синей одежде не был похож на жесткого владыку и жестокого воина. Впрочем, и в молодости он не славился отчаянной храбростью. Тем удивительней Новицкому было упорство, с которым он держался за русских. При этом властитель еще старался сохранить чувство собственного достоинства, не унизить себя перед советниками, перед женами, перед народом. Показал генералу на место рядом с собой. Остальные разместились на соседней тахте. Толмач пристроился на ковре.

— Я рад видеть в своем доме грозного начальника русского войска, — начал было цветистую речь владетель.

Но Ермолов прервал его:

— Я тоже рад, что успел в Тарки раньше аварского хана.

— Султан-Ахмет-хан присылал мне своих гонцов, — смутившийся на мгновение владетель решил отвечать чистосердечно. — Он требовал, чтобы мы стали на его сторону. Я решил не нарушать клятву, данную мной Белому царю.

— Государь Александр Павлович, — Ермолов наклонил голову, — щедро жалует людей ему верных и жестоко карает изменников.

— Пока меня наказал брат аварского хана. Хасан, сидящий сейчас в Большом Дженгутае, послал своих людей через границу. Четыре моих аула стали добычей и частью Мехтулинского ханства.

— Разве у властителя шамхальства Тарковского нет надежных людей и храбрых воинов?

Шамхал помрачнел. Он не хотел признавать свою слабость, но и не видел способа показать силу.

— Трудно сражаться сразу со всем Дагестаном. Аварцы и мехтулинцы стали заодно. С ними поднялись акушинцы, каракатайгцы, табасаранцы. К ним может примкнуть и Сурхай из Казыкумыкского ханства. Этот прибой затопит шамхальство быстрее, чем воды Каспия.

— Штыки моих солдат надежнее, чем любая каменная стена, — отрубил четко Ермолов.

— Но даже их согнуло упорство каракайтагского уцмия, — напомнил шамхал.

Новицкому показалось, что у властителя блеснули глаза от радости, что он смог уколоть русского генерала. Против его ожидания, Ермолов не рассердился:

— Генерал Пестель не исполнил моего поручения. Он больше не появится в Дагестане. Я послал туда генерала Мадатова.

Шамхал вскинул голову:

— Этот человек отважен, силен и быстр. Он вихрем промчался по Табасарани. И я слышал, он выгнал уцмия из Башлы и посадил на его место сына покойного Али-хана. Он хорошо придумал — Эмир-Гамза еще горяч, но уже рассудителен. Его любит народ, его слушают беки. Из благодарности он будет верен России. Тогда я понял, что мои Тарки в безопасности, и стал ждать генерала Ермолова.

— Я радуюсь, когда меня встречают друзья, — усмехнулся Ермолов, — и доволен, когда меня не ожидают враги.

— В этом мире иногда трудно отличить хитрого врага от надежного друга.

— Я всегда считал властителя шамхальства надежным другом.

— И аварского Султан-Ахмет-хана тоже?

Ермолов не стал отвечать, только пристально уставился в глаза шамхалу. Тот, поколебавшись, продолжил:

— Султан-Ахмет-хан носит чин русского генерала. И получает деньги соответственно своему званию. Но в своей черной душе он думает только, как поскорее скинуть этот мундир.

— Пять тысяч рублей золотом — очень большие деньги. Белый царь рассчитывал, что хан Аварии будет служить верно и честно.

— Султан-Ахмет никому не будет служить. Он хочет, чтобы все служили ему. Он писал мне, что собирается освободить Дагестан, потом выгнать русских с обоих берегов Терека и утопить в реке Дон. Тогда он будет править Кавказом.

Ермолов задумался и несколько раз ударил костяшками правого кулака в ладонь левой руки. Шамхал следил за ним с затаенной тревогой.

— Очевидно, он считает, что Россия кончается сразу за Доном. Он ошибается. Я скажу тебе по секрету, как своему верному другу, — за той рекой Россия только-только и начинается. Это страна, в которую можно поместить и Аварию, и шамхальство, и Кубинское ханство, и Шекинское, Грузию, Турцию и Иран. И никто не заметит, что они забрали немного места.

— Ах, Ртищев, Ртищев![39] — Ермолов обернулся к Вельяминову. — Как же он разбрасывался эполетами, деньгами да орденами. Султан-Ахмет-хан — генерал- майор русской службы. Измаил-хан — полковник. А казикумыкский Сурхай! Сколько раз этот разбойник нападал, бывал бит, просил прощения и прощался. На всех на них одной веревки не жалко…

Он вновь повернулся к шамхалу:

— Тебе и твоим подданным больше нечего опасаться. Я двинусь в Мехтулу, навестить Хасана в его ауле. Законные земли вернутся в границы шамхальства. Может быть, мы сумеем вознаградить и тебя за верную службу.

Глаза властителя опять заблестели, но он постарался сдержаться и попробовал предостеречь Ермолова:

— За Мехтулинским ханством начинаются акушинцы. Они не подчиняются никому. Только своим беладам. Сто лет назад Надир-шах послал к ним своего сына. Акушинцы встретили его под аулом Чох. А после сложили две большие башни из голов и кистей сарбазов.

Ермолов громогласно расхохотался:

— Всего-то?! Один раз отшлепали персов и чванятся до сих пор? Да Котляревский бил иранцев любыми силами, в любом месте. Что нам все эти иранские львы и турецкие барсы. Пусть знают, разбойники, что на них теперь иду я — генерал-лейтенант Ермолов! А русские неприятеля не считают!.. Алексей Александрович, составь письма к Султан-Ахмету и этому вольному обществу. Хану объяви, что я исключаю его из службы, и более жалованья он от меня не получит. Поймет мошенник, что я не Ртищев! Главное же — пусть высылают нам аманатов. И аварцы, и акушинцы. Сроку им дай — три дня, и не более. На четвертый я отправлюсь к ним сам…

Пока разбивали лагерь, Новицкий решился проехать в стрелковые цепи. Он чувствовал, что устал, но не столько телом, сколько душой. Утомительно тащиться в хвосте колонны, рядом с повозками. То увязнет колесо, то выскочит чека на ухабе, то выбьется из упряжи лошадь, то свалится вьюк. И каждый раз останавливался весь обоз, чтобы не оставлять одинокую арбу или навьюченное животное на поживу горцам. А следом стояли и батальоны, замыкавшие сборный отряд. Стояли, мокли, ждали, пока подсуетятся обозные, пока снова закричат погонщики, заскрипит дерево, вращаясь вокруг оси, строганной из такого же материала, застучат ободья тяжелых колес, зачавкают копыта, разбрасывая ошметки липкой, холодной грязи.

Новицкий с Атарщиковым ехали сразу же за обозом. Оба сочли, что лучшего места во всей колонне им не найти. За казаками не угонишься, в голове только лишь помешаешь, а путаться со штабными Сергею совсем не хотелось. Да и опасался он холодных глаз Вельяминова: генерал, казалось, вовсе не понимал, что нужно среди его людей невидному чиновнику, скромному сидельцу из канцелярии.