Это была прекрасная страна Эаа: там росли инжир и виноград, и она была богата медом, ее оливы были многочисленны, и все виды плодов росли на ее деревьях. В ней были пшеница, и ячмень, и бесчисленные стада скота. И того, что случилось со мной из-за любви ко мне (?), было еще больше, потому что он назначил меня князем одного из племен той страны. Тогда у меня стало столько хлеба, сколько я желал, и вино на каждый день, вареное мясо и жареная гусятина, не считая дичи, которую я уносил как охотничью добычу, и того, что приносили мне мои борзые собаки.
…Так я прожил много лет; мои дети стали героями, каждый из них стал защитником племени, которое приняло его к себе. Гонец, который возвращался от двора или отправлялся туда, останавливался у меня; я оказывал гостеприимство любому и поил водой жаждущего». В стране Тену не было недостатка и в возможностях для воинских подвигов. «Я покорял каждый народ, против которого я выступал в поход, я прогонял их с их пастбищ и от их колодцев. Я захватывал их скот и уводил их детей, я отбирал у них их еду, я убивал их людей своим мечом, своими стрелами, своими военными походами, своими мудрыми замыслами… Один герой из Тену явился в мой шатер и вызвал (?) меня на поединок. Он был отважным человеком (?), он не имел себе равных, он покорил всех. Он сказал: «Пусть он сразится со мной»; он думал (?), что убьет меня, он возомнил, что уведет мой скот…» После долгих речей, в которых, например, воины сравниваются с быками, которые сражаются за своих коров, дело наконец доходит до рукопашного боя. «Я метнул в него свое оружие, и оно вонзилось ему в шею. Он вскрикнул и упал на свой нос». Победа была полная, и «все бедуины закричали. Затем я забрал себе его владения и увел его скот; что он думал сделать со мной, то я сделал с ним».
Однако жизнь среди бедуинов не могла навсегда удовлетворить этого знатного египтянина. Когда он постарел и почувствовал, что его конец близок, он больше не мог терпеть эту жизнь и написал царю жалобное письмо, в котором умолял монарха и его супругу о милости. Вторая половина книги содержит рассказ о благосклонном ответе царя и изящный ответ Синухета на этот
После же того, как они вышли из этой палаты, царские дети подали ему руки, и они перешли в большой двойной внешний зал». Синухет был принят в доме, где обитал один из почтенных сыновей царя. Там слуги помогли ему совершить туалет и «прогнали старость из его тела». Волосы Синухета были приведены в порядок, и на него были надеты тонкие одежды: так он «расстался с червями пустыни и (грубыми) одеждами бедуинов». Его умастили самым лучшим маслом и уложили отдохнуть на прекрасную кровать. Для него был возведен новый дом, и «три или четыре раза в день ему приносили пищу помимо той, что постоянно давали ему царские дети». Затем царские ремесленники и зодчие построили для него гробницу – «каменную пирамиду среди пирамид», которая была снабжена всем необходимым. Синухет завершает свой рассказ словами: «Так награды царя венчают мою жизнь до дня, когда я уйду в мир иной».
Разумно предположить, что для образованных египтян очарование этого рассказа заключалось больше в изяществе языка, чем в его содержании: длинные письма, которые постоянно прерывают повествование и утомляют тем, что в них обыгрывается и развертывается одна-единственная мысль, очевидно, считались главным достоинством этой книги.
Это замечание еще в большей степени верно для другого сочинения, созданного в те же времена, – повести о бедняке из болотного края и о Меруетенсе, управляющем поместьем. В этом рассказе нет романтического вымысла. Бедняк, у которого несправедливо конфисковали его осла, обращается за помощью к богатому чиновнику. За этим следуют длинные речи обеих сторон, имеющие, вероятно, отношение к конфискованному ослу. Я говорю «вероятно» потому, что трудно точно установить, о чем говорится в этих сложно построенных, трудных для понимания, напыщенных по стилю фразах. Однако именно они и были главным содержанием этой объемистой книги: ее целью было показать, какой узор из красивых мыслей и изящных речей можно сплести вокруг любого обычного предмета. Риторика, которую здесь пускают в ход с такой кажущейся легкостью, вызывала у тогдашних египтян восхищение, и мы, без сомнения, не случайно постоянно сталкиваемся с ней и в других литературных работах эпохи Среднего царства. Читатель заметит ее, например, в тех отрывках из надписей в гробницах той эпохи, которые были процитированы раньше, но больше всего этот риторический стиль заметен в учебной литературе[338], к рассмотрению которой мы вернемся позже. Здесь мы приведем лишь один пример такого искусственного словотворчества; думаю, что я перевел его с достаточной точностью, хотя, как правило, при таком изяществе стиля содержание текста делается совершенно непонятным для нас. «Сын слышит, и это великолепно. Слышавший входит [во дворец]. Если слышащий слышит, то слышащий становится хорошим слугой, хорошим в слышании, хорошим в говорении. Каждый, кто слышит, представляет собой нечто великолепное. Великолепно, когда слышащий слышит. Слышание – самое лучшее из того, что существует; оно создает прекрасную любовь. Как прекрасно, когда сын воспринимает то, что говорит его отец, это создает ему хорошую старость с ней (то есть с любовью). Тот, кто любит Бога, слышит, тот, кто ненавидит Бога, не слышит. Сердце заставляет своего обладателя слышать или не слышать». В оригинале почти каждое предложение этого примера начинается тем словом, которым закончилось предыдущее.
Литература каждой страны должна пройти стадию такой неестественности (хотя в конце концов здравый смысл одерживает победу).
В Египте результатом всего этого стало также отвращение к мысли – правда, великая катастрофа, в которой погибло Среднее царство, кажется, уничтожила вместе с ним и дурной литературный стиль. На смену утонченности и изяществу, которые преобладали в художественной литературе предшествующих времен, после эпохи гиксосов пришли рассказы очень простые и по форме, и по содержанию. Ничто не может быть более домашним, чем повести эпохи Нового царства, написанные монотонным, хотя и народным языком и совершенно лишенные риторики и преувеличений.
Сюжет самого древнего из этих рассказов, который, судя по языку, был написан, видимо, во времена гиксосов, связан с давними историческими событиями, которые остались живы в памяти народа благодаря тому, что пирамиды, величайшие памятники в стране, служили постоянным напоминанием о них.
Вот о чем рассказано в этом папирусе, который позже был приобретен Берлинским музеем. Однажды царь Хуфу (Хеопс) приказал своим сыновьям, которые все были «первыми жрецами-чтецами» культа царя, чтобы каждый из них рассказал о чудесных делах, совершенных каким-нибудь великим чародеем при дворе его предшественника. Один чародей заставил маленького крокодила из воска схватить неверную жену и ее любовника; другой с помощью волшебного заклинания достал из воды с большой глубины драгоценное
