На закате «Резолюшн», «Эдгар» и «Дифенс» поравнялись с концевыми испанскими кораблями. Обмениваясь с противником бортовыми залпами, они старались оттеснить его от Кадиса.
– Батарее левого борта приготовиться! – прозвучал приказ. Дринкуотер перенес все внимание на нее, наблюдая, как мгновенно преображается «Циклоп». Ожидание закончилось, напряжение разряжалось по мере того, как канониры припадали к орудиям и фрегат приближался к испанцам.
Противник был с левой скулы «Циклопа». Дринкуотер слышал, как внизу рявкнуло погонное орудие, и в грот-марселе «испанца» появилась дыра.
Дево пробежал по переходному мостику левого борта, отдавая приказы лейтенантам на главной батарейной палубе, и присоединился на квартердеке к Хоупу. Оба офицера пристально изучали противника. Наконец, капитан подозвал одного из мичманов.
– Передайте лейтенанту Кину мое почтение и приказ целить в рангоут.
Мальчишка скрылся внизу. Хоуп намеревался обездвижить противника до того, как охваченные яростью схватки два корабля упрутся в подветренный испанский берег. Мель Сан-Лукар с одинаковым гостеприимством встретит корабль как той, так и другой нации.
– Мистер Блэкмор, – обратился капитан к штурману.
– Сэр!
– Как далеко от нас сан-лукарская мель?
– Лиги три-четыре, сэр, – ответил старый моряк после секундного размышления.
– Отлично. Отправьте своего помощника на фор-брам-рей. Пусть доложит, как только мель покажется в виду.
Помощник штурмана полез наверх. Когда он поравнялся с марсом, Дринкуотер полюбопытствовал, в чем дело.
– Старик беспокоится насчет мели у нас под ветром, – сообщил помощник.
– Ого! – воскликнул Дринкуотер, всматриваясь в море перед фрегатом. Но все, что он мог разглядеть, это огромное пространство кипящей воды – менявшее цвет от черного до серебристого когда луна выглядывала в просвет между туч, – и пенные гребни волн, подгоняемых ветром.
Скрип колес орудийных станков подсказал Натаниэлю, что расчеты левого борта ганшпугами доворачивают пушки для стрельбы по врагу. Испанский фрегат находился впереди «Циклопа», но когда британский корабль окажется у него на траверзе их будет разделять около двух кабельтовых.
– Готовсь! – раздался приказ на темной орудийной палубе.
У себя на марсе Дринкуотер проверил готовность вертлюжной пушки. Из под марселя он мог разглядеть высокую корму «испанца». Тригембо повернул пушку, нацеливая ее на то место, где, по его мнению, должны были располагаться испанские офицеры. Остальные матросы взвели курки мушкетов и навели мушки на бизань-марс противника, откуда, как они знали, испанские стрелки откроют огонь по их собственным офицерам.
Теперь испанский фрегат был в двух румбах левее по скуле «Циклопа». Во тьме батарейной палубы лейтенант Кин, командир двенадцатифунтовок левого борта, не отрываясь глядел вдоль ствола концевого орудия. Когда вражеская корма окажется в прицеле, весь бортовой залп будет направлен на фрегат.
К нему подскочил мичман, отдавая честь на ходу.
– Наилучшие пожелания от капитана, сэр. Приказ открывать огонь по мере готовности.
Кин кивнул и окинул взглядом палубу. Привыкшие к темноте глаза различали длинный ряд пушек, поблескивающих в свете висящих тут и там фонарей. Люди сгрудились у своих орудий, напряженно ожидая команды открыть огонь. Командиры расчетов были наготове, сжимая в руках пальники. Все пушки заряжены крупной картечью…
Борт «испанца» осветился серией разрозненных вспышек. Рев штормового ветра заглушил грохот залпа. Несколько ядер попали в корпус, осыпав переполненные палубы длинными дубовыми щепами. Кто-то закричал, а тело одного моряка взлетело в воздух и окровавленной массой шлепнулось на брюк пушки.
В марселе появлось несколько дыр, а у помощника штурмана, оседлавшего фор-брам-рей, ядро сорвало башмаки. Со звонким щелчком разорвались несколько канатов, а грот-бом-брам-рей с грохотом рухнул вниз.
Прозвучал приказ марсовым сплеснивать концы.
А Кин все не отходил от последнего пушечного порта. Он не замечал ничего, кроме моря и неба. Ночь была наполнена воем штормового ветра и отвечающим ему в тон плеском волн. Потом в поле его зрения вплыла корма испанского фрегата, темная и угрожающая. Вдоль по ней пробежала цепочка вспышек еще одного бортового залпа. Лейтенант распрямился и выбрал момент, когда корабль приподнялся на волне.
– Огонь!
Глава четвертая. Испанский фрегат
Фрегаты могли различаться по размерам и конструкции, но имели, как правило, одну орудийную палубу, занимавшую всю длину корабля. Во время подготовки к бою временные переборки, обеспечивающие удобства капитану и офицерам, разбирались. На верхней палубе пространство до грот-мачты занимал квартердек, откуда осуществлялось управление кораблем. Здесь размещались несколько легких орудий и стрелки. Такая же приподнятая над уровнем остальной палубы площадка – форкастль, шла от носа до фок-мачты. Квартердек и форкастль соединялись между собой идущими вдоль бортов переходными мостиками, пересекая открытую часть батарейной палубы, получившую название «шкафут». Впрочем, в силу того, что пространство между переходными мостиками пересекалось бимсами и использовалось как место для размещения корабельных шлюпок, с первоначальным конструктивным предназначением служить вентиляцией для батарейной палубы, оно справлялось, мягко говоря, не лучшим образом.
Едва батарея левого борта открыла огонь, замкнутое пространство орудийной палубы превратилось в кромешный ад. Палуба то озарялась всполохами орудий, то погружалась в непроглядную тьму. Вопреки времени года, моряки, вынужденные банить и заряжать тяжелые орудия, вскоре уже обливались потом. Грохот орудий и скрип колес во время накатывания пушек были невыносимы для уха. Возле каждой пушки суетилась плотная группа людей, лейтенанты и штурманские помощники следили за прицельной стрельбой, которая из залповой стала поорудийной. По посыпанной песком палубе метались «пороховые мартышки» – едва вылезшие из пеленок сорванцы, – они ныряли на еще более темный твиндек, туда, где под руководством главного артиллериста с его войлочными тапочками, творилось волшебное действо приготовления зарядов для пушек.
У люков стояли часовые из морских пехотинцев с заряженными мушкетами и примкнутыми штыками. Им был дан приказ стрелять в каждого, кто попытается спуститься на твиндек, за исключением посыльных и подносчиков. Это здорово препятствовало распространению паникерства и трусости. Моряк мог попасть вниз только в случае, если становился подопечным хирурга мистера Эпплби и его помощников, которые, подобно артиллеристу, обосновали в кокпите фрегата собственное запретное для прочих царство. Сдвинутые в середину мичманские рундучки становились операционной; покрытые парусиной, они служили Эпплби столом, на котором он без помех мог кромсать на части подданных Его Величества. Здесь, в нескольких футах над кишащим крысами зловонным трюмом, в полумраке, разгоняемом светом нескольких коптящих ламп, моряки флота эпохи Сэндвича ждали помощи и зачастую испускали дух.
«Циклоп» успел сделать семь залпов прежде чем поравнялся с противником. По мере того, как пугающе точный огонь британцев крошил корпус испанского фрегата, огонь испанцев делался все более разрозненным. Но даже так им удалось срезать брам-стеньгу на бизань-мачте «Циклопа». В результате разрыва снастей грот-марсель, простреленный в дюжине мест, вдруг заполоскал и моментально превратился в лохмотья – шторм довел до конца работу, начатую ядрами.
И вот фрегаты оказались друг напротив друга, разделяемые только черной бурлящей водой. Из-за облака выглянула луна. Вид вражеского корабля намертво запечатлелся в памяти Дринкуотера. Матросы на
