—Алексей Игоревич, пожалуйста… — тоже забеспокоилась Ольга. — Ну зачем вы так!

— Вы кто такие? — процедил сквозь зубы Казанцев. — Запомните, без меня вы — никто. И ты тоже, Наталья, после смерти папочки — никто. Вы вещи, у которых есть хозяин. И вы мне нужны, пока… нужны… Раздевайтесь, кому сказал! Вы что думаете, у меня нет других дел?!

— Псих ненормальный, — процедила Наталья. Но, глянув в его бешеные глаза, прикусила язычок. Подошла к экономке, застывшей подобно соляному столпу, неумело обняла ее, клюнула в щеку, оставив на ней кровавый след помады. — Так, да?

— Догола! — рявкнул банкир. — Обе!

На этот раз обе женщины, напуганные до полусмерти, беспрекословно подчинились. Казанцев заставил их снять и ажурное белье. Теперь обе они, Наталья, худенькая, стройная, с матовой кожей, покрытой ровным золотистым загаром, с острой, конусовидной формы грудью, и Ольга, с более классическими формами, крутыми бедрами, переходящими в осиную талию, и высокой, несколько тяжеловатой грудью, обе они стояли перед «янтарным бароном» полностью обнаженными, похожими жестами прикрывая выбритые по последней моде лобки.

Казанцеву как никогда хотелось опустить Наталью, которую он, по правде говоря, никогда и не любил. И даже не столько ему хотелось ее унизить, сколько трахнуть папочку, пусть даже и посмертно, за тот страх, который он испытывал перед ее отцом, и за то, Наталья была права, что ему пришлось частенько «стелиться» перед ее папочкой.

Банкир вздохнул, коротко, как простонал. Вдруг все это опротивело, и затея вся опротивела, да и сам он себе стал противен.

— Пошли вы обе к черту! — Он махнул рукой, развернулся и Пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. — Делайте что хотите.

— А что, Ольга, давай и вправду трахнемся?! — долетел до него насмешливый голос жены. — Раз мужик у нас… импотент.

Казанцев хотел немедленно уехать, но потом передумал. Охрана уже устроилась на отдых, а его внезапный отъезд поднимет на ноги при нынешних строгостях по линии СБ добрых десятка два человек.

Закрывшись на ключ в кабинете, Казанцев мрачно покачал головой. Лишь какая-то часть его «я», причем весьма незначительная, принадлежит собственно Казанцеву. Остальным распоряжаются либо его партнеры по бизнесу и банковские служащие, либо охрана, без которой он теперь и шага не ступит. Да и эти две женские особи тоже претендуют на какую-то часть казанцевского «я». Но от них-то он, по крайней мере, скоро отделается.

Утром, когда он уже готов был выехать в К., где его ждали многотрудные обязанности, позвонил Бочаров. Казанцев, выслушав сообщение, и обрадовался, и одновременно испытал сильнейшую тревогу.

Он вошел в свой офис на полчаса раньше, чем обычно, связался с Бочаровым и стал с его помощью следить из своего кабинета за событиями в Ниде.

Вот кто ему нужен! Лена Розанова! Вот чье присутствие рядом придаст его жизни окончательный, выверенный смысл!

Когда от Бочарова пришла радостная новость, он вытер платком выступившую на лбу испарину. Куда бы ему определить Розанову? Так, так… А куда, спрашивается, люди прячут свои самые большие ценности? Правильно, в… «сейф».

Андрей Бушмин, полностью обнаженный, был подвешен при помощи тонких, но, судя по всему, очень прочных стальных тросов посреди какого-то сравнительно небольшого помещения. Хотя нет, не совсем подвешен, поскольку босые ступни все же прочно стояли на полу. К щиколоткам, при помощи металлических браслетов, с мягкой прокладкой между кожей и сталистой поверхностью, чтобы узник ненароком не нанес себе увечий, также крепились два троса, несколько короче, чем те, что ограничили свободу его рукам. Руки он мог опускать только до линии предплечий — тросики натягивались, не позволяя опустить их ниже. Длины троса для ног хватило лишь на то, чтобы сделать мелкий шажок в ту или иную сторону. Боятся, видно, сволочи, что Кондор начнет своими мощными крыльями размахивать да когтистыми ногами отбиваться, вот и стреножили…

От нечего делать он придумал одну хитрость. Он забрался в подводную лодку, опустился на дно Марианской впадины и теперь смотрел на окружающий мир сквозь толстое стекло иллюминатора. Об этом способе изолировать себя от мрачной реальности он как-то вычитал в одном из пособий с грифом «ДСП».

Сквозь стекло иллюминатора он мог видеть… самого себя. Еще он видел сквозь иллюминатор зеркало, поделенное планками крест-накрест на четверти. А в том зеркале видел самого себя в кандалах.

С цепями все ясно, все ж опасаются его маленько, а вот на хрена они держат здесь зеркало? Хотя что тут неясного? Пытаются давить на психику, посмотри, мол, Андрюша, на самого себя, на кретина эдакого, до чего ты, чурбан безмозглый, докатился…

Как он мог упустить из виду реплику, которую ему, как спасательный круг, бросил Вениамин Карсаков? Ведь он четко сказал:

тобой интересуются, парень… Да и мужик со странным акцентом, разговор которого с тем же Карсаковым он подслушал во время облавы к «клошаре», у того тоже был штатовский акцент. Мог бы сообразить, что не один только «блонд» с выше— и нижестоящими «геррами» живо интересуется Кондором, и не только «московские товарищи» хотели бы порасспросить Андрюшу Бушмина, но и «соседи», вернее, те, кто над ними нынче шефуют, тоже не прочь сунуть нос в чужие секреты.

Еще он мог видеть в отверстие, через которое наблюдал за внешним миром, крепкого мужичка лет тридцати, с мощной накачанной шеей, одетого в темные брюки и защитного цвета майку с коротким рукавом. Паренек этот весь из себя неслабый, сидел на табуретке метрах в трех от «распятого», что исключало для Кондора всякую возможность хоть чем-то достать его, ногой или рукой, пожалуй, только плевком.

Поскольку пыточных инструментов здесь не видать, а сам «сосед» не торопится исгользовать Андрюшу вместо боксерской груши, то отсюда следует— что находится он здесь с какой-то иной целью. Скорее всего, караулит, чтобы Кондор не изловчился и не удавил себя посредством металлических тросов.

Бушмин, кстати, пытался это проделать, но ни черта не вышло — для удавки трос коротковат. На все его кривляния конвоир абсолютно не реагирует, сидит себе, как статуй, только мощный подбородок вперед выставил.

А руки его, эдакие мускулистые ручищи, видно, слушался мамочку и в детстве много каши съел, были сложены на груди. И вот что любопытно… На левом предплечье, частично скрытая коротким рукавом, виднеется татуировка.

Мощный орел с распростертыми крыльями, а под ним надпись, всего четыре буквы: US МС [12].

Что бы это могло значить?

Бушмин произнес: «раз, раз…», проверяя, есть ли связь с внешним миром, затем незнакомым себе голосом сказал:

— Эй, Джи-ай! Не будь скотиной, дай закурить! Никакой реакции не последовало. Бушмин бросил укоризненный взгляд в то самое зеркало сквозь иллюминатор на себя, родного, — рожа битая, наверное, мордой по асфальту возюкали, теперь вот скула болит и трудно разговаривать. Совсем ты больной, Андрюша… Ну сам подумай, откуда Джи-ай может знать русский?

— Рашен андестенд? Но андестенд? Ок-кей! Гив ми э сигарет, плиз-з!

— Заткнись! — коротко процедил охранник.

— А, понимаю, — разочарованно произнес Бушмин. — Ты, конечно, «но смок»? Здоровый образ жизни: «Хелс» бережем, да?

Пока, в общем-то, все обстояло не так и страшно. С полчаса назад ему сделали укольчик, он, соответственно, маленько пришел в себя, и теперь ему надоело лежать в подводной лодке на невообразимой глубине — хотелось, знаете ли, пообщаться.

—Послушай, Джи-ай… Я, если хочешь знать, очень не люблю, когда меня возят мордой по асфальту.