острастки из «глока», отсекла ему верхушку уха, содрав по ходу и кусочек кожи на виске.
– Сука! – процедил мужик. – Ты же мог меня убить!
– Запросто! Ведь предупреждал, что я с крутого похмела! Неделю бухал, теперь вот руки трясутся! Так что тебе повезло, считай, в рубашке родился!
– А вот тебе не повезло! – подал реплику бугай. – Эй ты, сучка! Полегче!! Больно ж, мать твою!
– Ты мою мать не трогай, курва! – Бася треснула кулаком по мощному загривку. – Будешь знать, как полициянтом прикидываться! Ты представляешь, шеф?! Он на площадке четвертого этажа караулил!
– На стреме стоял?
– Да, типа того! Я его поздно заметила… А он на меня пушку наставил!
– Я таких мудаков еще не видел! – вновь подал реплику подстреленный. – Ты даже не представляешь, что теперь будет!
– Почему? Отлично даже представляю! – Мажонас пнул его с носка по ребрам. – Я вас сейчас, ребятки, допрашивать буду! И поскольку я себя не очень хорошо чувствую, то допрос будет скорым и резким!
В этот момент запиликал сотовый. И тут же кто-то нажал на кнопку дверного звонка.
– Ирма звонит! – глянув на экранчик сотового, сказала Бася. – Ответить ей?
– Да, конечно. Только про этих вот… – Слон кивнул на распростертых на полу мужиков, – ничего пока не говори!
Он поморщился: кто-то нажал кнопку дверного звонка и не отпускал ее…
– Дурдом! – процедил Мажонас. – А все из-за того, что мне не дали опохмелиться!
В дверь наконец перестали трезвонить. Но зато откуда-то снизу, из колодца двора, донесся усиленный динамиком голос:
– Внимание всем, кто находится в офисе агентства! Это полиция! Приказываю сложить оружие! И выходить по одному из офиса на лестничную площадку!
Бася от неожиданности едва не выронила сотовый.
Она подошла к разбитому выстрелами окну. И успела, прежде чем отшатнулась, увидеть, как из микроавтобуса выскакивают «тяжелые» – спецназовцы в полной экипировке!
– Не высовывайся! – крикнул Мажонас. – А то еще подстрелят!
– Курва мать!
Ставицкая прижала мобильный к уху.
– Алло! Бася?! – донесся встревоженный голос Ирмы. – Куда ты подевалась?
– Я здесь… Пока еще.
– Бася, ты слышала, что я сказала?!
– Слышала.
– Ну так езжайте с Римасом ко мне. Тут у нас интересный такой поворот намечается. Мне понадобится ваша помощь!
– Э-эээ… Ирмочка, дорогая…
– Да что у вас там происходит?!
Бася покосилась на Мажонаса. Посмотрела на двух мужиков, которые по-прежнему лежали связанными на полу офиса. Потом на разбитое окно, через которое доносился лязгающий металлом голос…
Прерывисто вздохнув, она сказала:
– Ирмочка, мы, наверное, не сможем пока! Тут какие-то курвы вломились в наш офис!
– Что?!!
– Да. Двое. А теперь вот полициянты еще приехали… И я так думаю, что они сейчас будут нас с Римасом арестовывать.
Подследственного Костина доставили в следственную часть СИЗО в первом часу ночи.
Это было против всяких норм и правил. Прокурорские продолжали творить беспредел. По крайней мере, в отношении Костина.
В уже знакомом ему кабинете находились трое: важняк Михеев и двое оперативников. Крепыша и его коллегу Алексей тоже узнал. Именно эти двое в ходе вчерашнего допроса вкололи ему какой-то препарат. Что-то из разряда нейролептиков: тиопентал-натрий (пентатол), или скополамин, или более современный препарат ультракороткого действия, оказывающий специфическое воздействие на сознание и волю допрашиваемого…
В кабинете горела лишь настольная лампа. Михеев уселся в кресло. Щелкнул замками портфеля, вытащил диктофон, положил перед собой на столешницу. Лицо у него какое-то больное, желто-серое. Под глазами залегли тени, лысеющий лоб прорезали морщины…
Остальные двое пока находились как бы в тени (в прямом и в переносном смысле). Крепыш, у которого хрипловатый голос, оседлал стул – он устроился позади Костина. Его коллега, брюнет лет тридцати, с перебитым носом боксера, стоял у стенки возле окна, подпирая ее литым плечом…
– Ну что, Костин, продолжим нашу беседу. Вчера вы дали интересные показания…
– Вранье, – процедил Алексей. – Никаких показаний я не давал!
Крепыш неспешно приподнялся со стула, подошел сзади, со спины, к закованному в наручники подследственному, двинул коленом по хребту.
Алексей качнулся, коротко простонал – умеет, гад, делать больно!
– Давай, Костин, соображай! Помогай нам, слышь?! И не вздумай тут изображать из себя тугодума! А то ты у меня в натуре тормозом станешь!
Михеев положил на стол кожаную папку, извлек из нее несколько листов. Бегло пролистнул, затем передвинул по столу к подследственному.
– Что это? – разлепив пересохшие губы, спросил Костин.
– Протокол допроса. И еще записанные с твоих слов признательные показания.
Михеев положил авторучку поверх стопки листов бумаги с набранным на компьютере текстом.
– В чем это я признался?
– В убийстве двух граждан. А именно, Синицына Артема Владимировича и Решко Максима Игоревича. Распишись на каждой странице! И в конце тоже.
– Чушь. Бред сивой кобылы…
– Ты находился в состоянии аффекта. Я уже распорядился относительно проведения судебно- психиатрической экспертизы! Ее результаты будут «правильными». Считай, Костин, что это услуга с нашей стороны. Ты – нам, мы – тебе.
– Я не давал признательных показаний.
– Что ты нам тут голову морочишь?! Бери ручку, подписывай!
– Я не стану ничего подписывать.
Над ухом прозвучал хрипловатый голос старшего опера Глотова.
– У тебя чего, Костин, реально разум помутился? Тебе дело предлагают! При таком раскладе получишь по приговору минимум! Подписывай давай!
– Да пошли вы… Сами знаете куда.
Михеев, криво усмехнувшись, поднялся на ноги.
– Глупо себя ведешь, Костин! Не бережешь собственное здоровье. И нам нервы портишь! Ладно, как знаешь. Я тут отлучусь на несколько минут. А вы, коллеги, растолкуйте гражданину подследственному, что ему следует быть посговорчивей!
Костин пришел в себя от резкого запаха нашатыря.
Двое оперативников подняли его с пола и усадили обратно на металлический табурет.
Алексей понятия не имел, сколько времени он пробыл без сознания.
Он лишь запомнил тот момент, когда кто-то из этих двух нахлобучил ему на голову пакет.
А потом он стал задыхаться. Потом чернота, беспамятство…
Некоторое время Костин хватал воздух открытым ртом, он даже не сразу понял, чьи это хрипы он слышит. Во рту ощущался противный железистый привкус. Голова горела.
Окружающая действительность воспринималась им в каком-то искаженном виде. Находящихся в кабинете людей он воспринимал так, словно перед ним ожили персонажи картин художников- импрессионистов…
Ему задавали какие-то вопросы. Чужие голоса, как ему показалось, навечно поселились в его черепной