был стар (в конце 1623 года ему было 57 лет), но его здоровье ухудшалось на глазах. Помимо обострений артрита и подагры, у него случались несварения желудка и приступы сонливости. Его режим питания был ужасен: он ел и пил слишком много. Вдобавок его характер становился все более мрачным. Порой он еще оказывался способен на гнев, однако почти сразу успокаивался, уступал Стини и Карлу даже в тех случаях, когда в глубине души не был с ними согласен. Он сохранял ясность мысли – ни намека на болезнь Альцгеймера или что-нибудь похожее, – но у него больше не было ни духовных, ни физических сил, чтобы навязывать другим свою волю. В общении с Бекингемом они, казалось, поменялись ролями: теперь Бекингем решал, а Яков соглашался. Такое положение ничего не изменило в их взаимной привязанности, но придворные поняли, что власть по сути перешла в другие руки.

Вопрос о том, как теперь вести себя с Испанией, вскоре перерос в конфликт. Яков I не считал, что брак Карла с инфантой отменяется. С самого начала своего правления он строил политику на союзе с Испанией и еще сильнее стал настаивать на нем, когда разразилась война в Германии. Потому он вовсе не был настроен на отказ от брака, тем более что после отъезда принца и Бекингема Филипп IV засыпал его душевными письмами, в которых подтверждал свои дружеские чувства и намерение отпраздновать свадьбу, соблюдая достигнутые договоренности. Что до Пфальца, то испанский король доверительно сообщал, что надеется получить от своего кузена-императора список условий, которые позволят Фридриху или, по меньшей мере, его сыну вернуть земли и титул курфюрста. Яков был счастлив верить этому ^{228}.

Но Бекингем не дремал. День за днем он рассказывал королю, каким унижениям он и Карл подвергались в Мадриде. 1 ноября Яков созвал Тайный совет, и главный адмирал дал официальный отчет (подтвержденный присутствовавшим на заседании Карлом) о переговорах в Испании и их неудаче. Он уверял, что посол Бристоль играл в этом деле двусмысленную роль, и требовал разрыва отношений с Испанией.

Тем не менее короля было нелегко убедить. Он получил от Бристоля письмо от 24 сентября, в котором дипломат объяснял, к каким опасным последствиям может привести разрыв и в особенности отсутствие объективных оснований для столь резкого изменения политики. В ответ на это письмо Яков немедленно написал, что намеревается сдержать слово относительно брака при условии решения вопроса о Пфальце. Он повторял, что «не хочет женить сына ценой слез дочери» ^{229}.

Одновременно Бристоль направил послание принцу. В этом письме прекрасно отразился его характер: «Да позволит мне Ваше Высочество как верному слуге обратиться к Вам. Я полагаю, что если брак будет отложен под каким бы то ни было предлогом, это приведет к серьезным неудобствам. Во-первых, это станет тяжким оскорблением госпожи инфанты, которая в настоящий момент находится на попечении хунты, весьма ее утомляющей. Если она решит, что отсрочка исходит от Вашего Высочества, то будет очень обижена. С другой стороны, король [Филипп] и его министры будут оскорблены невыполнением принятых условий. Это придаст всему делу такой оттенок подозрительности и недоверия, что дружба между двумя странами окажется подорвана… Я не смею спрашивать Ваше Высочество о намерениях в отношении брака, но, будучи Вашим покорным и преданным слугой, чувствую себя обязанным напомнить Вашему Высочеству, что в течение многих лет Ваш отец король и Вы сами считали этот союз величайшей ценностью и именно по этой причине Вы предприняли столь опасное путешествие в Мадрид. Теперь, когда условия договора приняты обеими сторонами, как я надеюсь, к удовлетворению Его Величества и Вашему, да не позволит Бог, чтобы личные настроения министров или неправильное поведение поставили под вопрос мир, необходимый всем христианским странам» ^{230}.

Похоже, что на этом этапе Карл еще колебался или, по крайней мере, побаивался официального разрыва. Он написал Бристолю сдержанный ответ: «Моим намерением является не отказ от брака, а стремление положить конец страданиям сестры и ее детей. Убедите же [испанцев], что моя единственная забота состоит в том, чтобы остаться их добрым другом и союзником, но я не могу жениться, не получив удовлетворения в вопросе о Пфальце, даже если потеря инфанты станет для меня причиной бесконечной печали» ^{231}. На что Бристоль, в следующем письме от 24 октября, заметил, что до сих пор условие о возвращении Пфальца не рассматривалось как sine qua non [46] в переговорах о браке и что в договоре, подписанном обеими сторонами, этот пункт не фигурирует ^{232}. Впрочем, ясно, что теперь этот вопрос стал предлогом, за который Карл – явно не без совета Бекингема – цеплялся, чтобы найти основание для отказа от своего обещания.

Наконец 22 ноября (12 ноября по английскому календарю) в Мадрид было доставлено разрешение папы на брак. Королю Якову сообщили об этом через десять дней. Разрешение было действительно до Рождества; подготовка к церемонии бракосочетания ускорилась. Официально ничто больше не препятствовало браку – ничто, кроме секретного приказа Бристолю подождать с использованием доверенности, пока не прибудут указания из Лондона.

Едва получив депешу Бристоля, Яков I послал ему подтверждение запрета на использование доверенности до тех пор, пока от испанцев не будет получено формальное обещание вывести войска из Пфальца и полностью передать англичанам приданое инфанты. Если по этим двум пунктам не будет достигнуто договоренности, Бристоль, по истечении двадцати дней, должен был вернуться в Англию. Таким образом, Яков уже решился на разрыв. Он даже принимал для этого энергичные меры. К письму короля была приложена записка Карла послу, исполненная чрезвычайной суровости: «Бристоль, неверное истолкование Вами приказов Его Величества и моих в отношении доверенности заставляет меня написать Вам это письмо с подтверждением запрета на применение доверенности впредь до получения от моего отца и от меня однозначного приказа. Пользуйтесь любыми отговорками, какие сможете придумать, но, если Вы дорожите собственной головой, не используйте доверенность, пока не получите приказа. Карл R[ех]» ^{233}. Можно не сомневаться, что вдохновителем этого послания был Бекингем.

В Мадриде Филипп IV назначил день свадьбы на 29 ноября (19 ноября по английскому календарю). Поскольку Бристоль, по понятным причинам, бездействовал, Оливарес спросил его, нет ли какой-нибудь «не известной ему новой и серьезной причины» для отсрочки церемонии. Бристоль прикрылся заявлением, что ждет-де приказа из Лондона. Однако приказа все не было, и назначенный день миновал. Тогда испанский король посчитал, что брак не состоится. Галерею между дворцом и церковью разобрали, инфанта перестала носить титул принцессы Английской, а весьма сухое письмо Филиппа IV Якову I от 9 декабря недвусмысленно подтвердило, что вопрос о Пфальце не может быть разрешен до тех пор, пока Фридрих не покорится императору ^{234}.