я все больше убеждался, что он скрывает. Пушкарев явно чего-то боится. Может, кого-то.

Арсентьев слушал с интересом и изредка, словно поддакивая, кивал головой.

– В этом ты видишь какие-то доказательства?

– Никаких! Только улики поведения. Но чем больше думаю о них, тем больше прихожу к выводу, что мои вопросы о Тарголадзе попали в цель.

В кабинете было по-прежнему душновато, судя по всему, в котельной работали с перевыполнением плана; батареи дышали жаром. Савин легким движением руки ослабил узел галстука.

– А может, он просто волновался? – сказал Арсентьев. – Может, о своих связях не говорит потому, что боится огласки? Стыдно парню. Рассуди и по-другому. По сравнению с твоей у него была невыгодная позиция. Ему и маленький вопрос мог казаться больше Гималайских гор. Допрос не обычный разговор. Он записывается и подписывается. Ты же не новичок в следственной работе. Спрашивать и отвечать – не одно и то же. Состояние разное…

– Конечно! Но допрос – тоже экзамен на честность. Вот где обнажается вся суть человека, совершившего преступление… Почему он скрывал Тарголадзе?

– Не забывай и другого: нигде так не грешат против истины, как на допросе. – Арсентьев помолчал. – Ты вот что… Как вышел на свои маленькие вопросы? – поинтересовался он.

Савин легко усмехнулся:

– Старая хитрость. Ей тысяча лет. Проиграл то, что удалось получить при осмотре, выяснить у Тамары, работников гостиницы, потерпевшего… В общем использовал имеющуюся информацию, ну и импровизация небольшая. При таком материале это несложно.

– Похоже, ты жестко допрашивал.

– Наоборот! Мягко указал на нелогичность, на противоречия. Для пользы следствия это не возбраняется и не вредит делу.

Арсентьев опять заходил по кабинету.

– Что было дальше? Говори, не скрывай.

– Мне нечего скрывать. Пушкарев в конце сказал, что на словах я гуманист, а на деле хочу еще одного человека посадить. Понимаешь, еще одного! Значит, знает кого и знает за что! Потом уже, в самом конце, спросил: что означает кочан гурийской капусты… Арсентьев остановился.

– Стоп! – скомандовал он. – Вот это уже интересная деталь! Кочан капусты на языке дельцов – десять тысяч рублей. Похоже, у Тарголадзе длинные руки и большой аппетит.

– Вот этого я и ждал от тебя! – сказал Савин. – Такие деньги могли бы пойти и на покупку краденых ценностей.

– Не исключено.

– Мы должны тщательно проверить Тарголадзе. Выяснить, что он за фрукт и чем занимается в Москве.

– Ты гений, Савин. Очень дельная мысль, – усмехнулся Арсентьев. – Осталось уточнить, что означает «мы».

Савин был настроен решительно.

– «Мы» – это ты и я, – ответил он, не обращая внимания на усмешку. – Проверь его по своим каналам. Только надо срочно.

– Надо, надо, – поддразнил Арсентьев. – Ох и хитрец! Хорошо. Я дам задание оперативникам. Они поработают. А ты заходи через час. Пообедаем вместе и обсудим. Но не задерживайся. Мне еще сегодня население принимать.

«Запорожец» долго петлял по улицам, прежде чем припарковаться у стандартной девятиэтажки в районе новостроек. Через пять минут Робик уже поднимался в лифте. Он подошел к нужной двери со стеклянным глазком, но кнопку нажать не успел. Дверь открылась внезапно. В проеме, положив ладонь на косяк, стоял лобастый, высокий мужчина лет тридцати в белой фланелевой рубашке, за которой угадывалась широкая, крепкая грудь. Это был Сергей – он же Валет.

– Проходи. – Валет посторонился, освобождая проход в коридор. – Не наследил?

Робик посмотрел на лестницу, потом на кафельные плитки и несколько раз топнул ногами по зеленому резиновому коврику.

– На улице снег пополам с дождем, – ответил он и зашмыгал по коврику опять.

– Я не об этом. Хвоста не притащил? – Валет усмехнулся, показывая крупные белоснежные зубы.

– Вот ты о чем! Не беспокойся. – Робик ответил намеренно суховато. Ему не нравилась манера Валета подтрунивать при удобном случае.

– Ты на своей тачке или на такси?

– На своей. Как догадался, что я на машине?

– Шапка твоя сухая, а на улице изморозь, – ответил Валет. – Тебе бы, по моим подсчетам, давно пора на крупногабаритной разъезжать, а не в «Запорожце» кататься. Небось не помещаешься?

Робик спросил с обидой:

– Все чужое считаешь? Завидуешь?

– А что? Ты деньги от меня гребешь лопатой. А завидовать чему? Тому, что тебе, жадному и богатому, меньше жить осталось? – насмешливо проговорил Валет и, пригладив черные с уже заметной проседью