Шунина оштрафовали на пятнадцать рублей. Конечно, штраф лучше, чем письмо на работу. Но он считал, что несправедливо и так и так.

Неотступно беспокоила мысль: опозорился. Теперь говорить станут: Шунин после колонии опять за старое взялся. А он не такой. Знал это точно. За старое браться не мог, потому что постыло оно ему и чуждо. Он, сунув руки в карманы пальто, бесцельно шагал по улице.

– Проходи! – Савин жестом пригласил Виктора.

С чувством душевного смятения Виктор переступил порог и, плотно прикрыв за собой дверь, обитую коричневым дерматином, огляделся. Кабинет небольшой. Метров пятнадцать, с окном на улицу. Зеленоватые стены, два однотумбовых письменных стола с перекидными календарями, телефонные аппараты…

Виктор сел на стул, оказавшийся чуть отодвинутым от стола, и сразу же ощутил неловкость. Облокотиться было не на что. Он не знал, куда деть свои руки.

В кабинете очень светло и необычайно тихо.

Савин неторопливо разложил перед собой какие-то бумаги, полистал их. Потом достал из ящика бланк протокола допроса.

– Ну, Пушкарев! Будем знакомиться. Меня зовут Юрий Михайлович, я капитан милиции. Твое дело поручили мне. – Он не торопил события, не спешил начинать допрос. Думал о том, как установить контакт с Пушкаревым. Знал: без этого нужного разговора не получится. Поэтому сказал не таясь:

– Я за тобой всю ночь гонялся. Устал очень. – Он начал спрашивать об отце и матери, о друзьях, школе, о том, как «срезался» в университете…

«А может, рассказать ему, о чем я думал в коридоре? – вдруг подумал Виктор. – Нет, нет! Это чересчур глубокое, личное. Он чужой человек, не поймет. – И про себя решил: – В душевность играет. Сейчас наверняка сигареты предложит, чтобы расположить…»

Но Савин делать этого не собирался. Он облокотился на стол и задумался. Потом не спеша налил из графина полстакана воды и, вытряхнув из темного пузырька таблетку, большим глотком запил ее.

– Чувствую, давление подскочило. Видно, от погодного перепада.

«Чего голову морочит? – внутренне усмехнулся Виктор. – Мать в такую погоду на давление никогда не жаловалась».

– Последнее время хмурило, а сегодня сразу солнце. Не смог быстро перестроиться, – словно угадав его мысли, просто сказал Савин и потер затылок.

«Конечно, играет, – не поверил Виктор. – Теперь будет с важным видом читать эти бумаги, вот, дескать, материала сколько на тебя собрали».

Савин бумаг не читал. Он достал из кармана потрепанную записную книжку и позвонил какому-то Петровичу. Деловито спросил его о жизни и о том, купил ли учебник по немецкому для сына.

«Нет, не заигрывает и под простачка не работает, – решил Виктор. – Отвлекает внимание, чтобы потом задать каверзный вопрос…»

Но Савин спросил:

– Какой самый сложный класс – пятый или шестой?

– Когда учился, то самым трудным был шестой и восьмой, – ответил Виктор серьезно, хотя и старался показать, что весь этот разговор ему безразличен.

Допрос начался обычно.

– Ты, конечно, догадываешься, за что тебя задержали и о чем пойдет разговор?

– Да, знаю, – довольно равнодушно обронил Виктор. О деньгах, которые я взял у летчика Куприянова.

Савин, выдержав паузу, подумал: неужели не понимает, что совершил? Стараясь не оглушать Виктора острыми оценками его поступка, проговорил:

– Мы о тебе немало знаем. Может, не все, но основное известно. И дело не в том, что взял, – это теперь уже дело десятое. Как жизнь свою дальше будешь строить – вот главный вопрос. – Ничего не осталось от спокойного тона, которым он только что спрашивал об учебе в школе. – Можешь врать. Это твое дело. Не меня обманешь. Мы встретились и разошлись. Обманешь себя, мать, будущее – вот ведь какие масштабы. Потом совсем запутаешься. Это ты понимаешь?

Виктор почувствовал, что от волнения ладони стали влажными. Он незаметно вытер их о колени.

Савин сложил пополам протокол и по его сгибу провел пластмассовой ручкой.

– Фамилия, имя, отчество?

Этот простой формальный вопрос ввергнул Виктора в замешательство, он вздрогнул и растерянно посмотрел на Савина. Его смутило слово «отчество».

Их взгляды встретились. Настороженный и требовательный.

– Рассказывай без утайки. Это нужно для истины, для установления отягчающих и смягчающих обстоятельств. Так требует закон.

Вздрагивающим голосом Виктор сказал:

– Не обстоятельства, признание вам нужно…

– Знаешь, Пушкарев, у нас разговор нешуточный, и лучше тебе вести его серьезно. Скажу откровенно. У тебя два хороших момента – не судим и ущерб нанес небольшой. Возместится быстро. Как ни странно, о тебе потерпевший хорошо отзывается. Можешь почитать. – Савин указал взглядом на заявление