«Ну и пусть задержат, пусть даже автомашина сшибет», – в отчаянии думал он. Но никто его не задерживал, автомашины аккуратно объезжали или, затормаживали ход, уступали дорогу. Виктор остановился и поставил сумку у витрины обувного магазина. Ногой придвинул вплотную к стене.

– Надорвался? Тайм-аут взял? – подойдя сбоку, спросил Гурам. – Чего встал? Простынешь!

– Слушай, ты, возьми тоном ниже! – Виктор рывком повернулся. – Если будешь понукать, я милиционера крикну и отдам ему эти сумки.

– Ты что, сдурел? – Гурам нервно поправил шарф. Он говорил почти шепотом. – Для неразумных самое главное – свою бестолковость показать. Забыл о правиле: нужно умно молчать, а не глупо кричать. Впрочем, кричи! Ты мальчик бойкий. Но знай, я кричать не стану. Тихо скажу, что вещи твои. За них в магазине я не платил.

– Я твоими деньгами расплачивался.

– Ну и что дальше? Разве в этом суть? Об этом ты да я знаем, а там доказать надо, что они мои. Против тебя пяток свидетелей. Тебя в магазине запомнили. Так что давай, ори, герой! – хрипло и зло прошипел Гурам. – Впрочем, ты до этого не поспел. Духу не хватит. Но знай, меня так не возьмешь, – слова прозвучали предостережением.

– Сволочь ты! – рвущимся полушепотом прокричал Виктор. – Чего смеешься? Я тоже посмеюсь, когда тебя посадят…

– Посмейся. Невелика радость, – уже буднично сказал Гурам. – А теперь забирай барахло и ковыляй. Мне очень не терпится с тобой по душам поговорить. – Его пухлая щека нервно дернулась. – Ты больно раздухарился. Дотронулся до дела, а теперь вильнуть хочешь?

Виктор вскинул голову.

– И шагу не сделаю. Хватит. Я на тебя поишачил… Лицо Гурама так резко изменилось, что Виктор замолчал.

– Чего в небо орешь? Чужим знать не надо наш разговор. Не психуй, приди в себя…

– Я уже пришел и понял, что ты негодяй. – Виктор повернулся, чтобы уйти.

– Скажи, пожалуйста, ты даже умеешь хамить. Очень современный человек. Только запомни, я таких слов не прощаю. Ты… Ты еще будешь извиняться! – Гурам ногой пододвинул сумки и, взяв их, зашагал по улице.

Виктор остановил его.

– Как же ты живешь на свете? От тебя зло и своим и чужим!

Гурам, уверенный в своей правоте, сказал:

– Сначала разберись с собой, а потом меня касайся. Давай двигай, парень!

– Хотел ведь по душам поговорить. Чего бежишь как вор?

– Пошел ты знаешь куда? – взорвался Гурам и, словно поняв что-то, проговорил: – Выходит, вор, я? А ты разве лучше? Ты от меня деньги принял, значит, со мной сравнялся, – сказал словно давно решенное.

– Я никогда не сравняюсь с тобой! – сдавленно выкрикнул Виктор. – Вещи возить ты меня просил…

– Просил, не заставлял же… Ты таскал, я перепродавал. Куда теперь пятишься? Так что сравнялся! – Гурам недобро усмехнулся. – И даже обошел. Да, я фирму толкаю втридорога, но тем, кто на зарплату не живет. И осуждать меня за это нечего. Ты ничего тяжелее ложки в руках не держал, а чужие деньги берешь запросто. Даже у матери. И тратишь как свои. Тебя и сытость проверила на прочность. Ты лихо скачешь по жизни. Скажу честно, я так не начинал. Так кто же из нас хуже?

Виктор не ответил. Слова Гурама прозвучали обличительно и словно окатили его холодной водой. Он понял, что его грехи крупнее, чем предполагал.

– Я думал, ты ребенок тихий. О благородстве бренчал. А получилось глупо. Совесть на деньги сменял. А так любил о ней поговорить! Чего вздрагиваешь? Интересно мне очень, как дальше жить станешь. В милицию исповедоваться пойдешь? Только от этого лучше не станешь. И чище тоже. Ты теперь человек в жизни – ноль. За пару сотен разменялся. Знай, если про меня лишнее слово скажешь – тебя не пожалею. Мы посылками повязаны. – И пригрозил: – В полный рост по делу пойдешь.

– Что из этого вытекает?

– Соучастие в спекуляции вытекает. Со-у-час-ти-е, – с откровенной усмешкой медленно повторил Гурам. – Запомни это слово.

– Запомню, – ответил Виктор. – А ты, оказывается, порядочная дрянь…

– Чего ж об этом раньше молчал? Когда деньги брал? Щеки Виктора горели. Он подошел к Гураму и сунул в его карман деньги. Гурам усмехнулся.

– То, что вернул, еще ничего не значит. Знай – расчет будет потом.

– Грозишь?

– Зачем грозить? Ты вкус дармовых денег попробовал, он дальше потянет. Давай вали отсюда, – захлебываясь от злобы, почти выкрикнул Гурам. Повернувшись, зашагал прочь.

Он был доволен. Последнее слово за ним осталось. Не дал посмеяться над собой. Самому над собой смеяться можно, другому – нельзя. Разница большая. Свой смех забудется скоро. Чужой – точит годами. Гурам понял, что с Виктором расстался навсегда. Может, и увидит при случае, но для него он уже существовать больше не будет, точно так же, как людям, шедшим мимо, были безразличны его невеселые раздумья. И родилась обида на то, что ему не было так хорошо и спокойно, как этим людям, а им не было так плохо, как ему сейчас. Но ничего, не у него одного так по-дурацки сложилась жизнь. И это утешило. Зачем ворошить прошлое, если оно делает жизнь дерганой. Сдуть бы накопившуюся тоску и сомнения, как пух с одуванчика. И зажить! Не ссорясь с самим собой из-за нахлынувших сомнений…

Было около часа дня, когда Виктор вышел из метро «Щербаковская». Проспект Мира жил обычной,