Едва мы ступили на землю, как были оглушены страшным непрерывным шумом, несшимся откуда-то сверху. Источник этого шума не был заметен; казалось, что он исходит из самых утесов. Только можно было догадаться, что это шумят птицы, ютящиеся где-то высоко-высоко на отвесных утесах. Отдельных птичьих голосов здесь, как и на мысе Мэри, нельзя было разобрать, это был непрерывный низкий гул, еще более усиливающийся благодаря отражению от стен, ограждающих площадку. На фоне этого однотонного гула периодически вырывался пронзительный свист, хохот и какие-то отчаянные крики, которые на время даже покрывали самый гул. Право, этот шум, крики и хохот производили впечатление чего-то сверхъестественного; казалось, что там, на утесах, обитают какие-то злые духи и что они подняли такой гвалт только по случаю нашего вторжения на их территорию.

Если вы поднимете взгляд наверх, то только после очень и очень внимательного наблюдения заметите целые тучи каких-то едва заметных точек, непрерывно, на страшной высоте, носящихся от утеса к утесу. На фоне темных утесов их заметить нельзя. Они становятся заметными только тогда, когда проектируются на фоне неба. Их такая масса и так они высоко, что скорее похожи на тучи комаров или мошек. Положительно не верится, чтобы эти чуть заметные точки, хотя бы их и было очень много, могли быть источником этого низкого, однотонного, непрерывного гула, безумного хохота и отчаянного крика. Какие это птицы? Я заметил только два рода «нырков», т. е. тех птиц, больших и малых, которых мы назвали нырками. Если не ошибаюсь, их называют люриками и «кайрами». Кроме этих птиц, можно было заметить чаек разных пород.

Если бы удалось как-нибудь забраться на эти скалы, то, я думаю, можно было бы набрать яиц, хвативших для полного груза большого корабля. Но как туда забраться? Может быть, это и удалось бы, сделав обход по леднику и с помощью веревок спустившись на скалы, на которых, должно быть, имеются выступы, но мы не пробовали.

Внизу же, на площадке, птиц не было, кроме нескольких хищных, очень красивых, коричневого цвета с красной отделкой.

Этих птиц, я слышал, местами называют «исправниками»[42]. Некоторые из «исправников» очень смелы, летают над самой головой и даже норовят ударить по шапке клювом. Может быть, где-нибудь недалеко у них имеются гнезда, и потому они так воинственно настроены.

Ни вчера, ни сегодня наши пешеходы еще не пришли. Не понимаю, что могло их задержать. После случая на леднике Уорчестер, где они заночевали перед самым мысом Мери Хармсворт, я всего ожидаю от них. Возможно, что и теперь они где-нибудь устроились и спят; тем более это возможно, что на этот раз мои спутники пожелали взять с собой малицы. У них имеется двустволка, 27 патронов дробовых и 12 патронов пульных. Из съестного у них взята одна гага. Конечно, это мало на пять человек, но, идя по льду, они могли убить несколько нырков. Сейчас Максимов и Конрад отправились на лыжах навстречу пешеходам, взяв с собой винтовку, патроны и три вареных гаги. Вряд ли они найдут пропавших, так как разойтись очень нетрудно. Я раскаиваюсь, что послал их; они подвергаются еще большему риску, так как их только двое, а в береговой партии 5 человек. Сейчас ветер покрепчал, и из пролива несет лед, которым нас совершенно закупорило в нашей бухточке. Эх, упустим мы, кажется, благоприятное время для плавания. Придется опять браться за лямки и делать переходы по 6 или 10 верст в день.

Ночью. Дело дрянь! Но запишу все по порядку. Максимов с Конрадом вернулись только в 6 часов вечера, проходив в оба конца 7 часов и сделав не менее 12 верст. Ни пропавших, ни их следов не видели. Дорога, по их сообщению, недурная, да это и мы видели, когда плыли на каяках около кромки льда. Мы уже приступили к устройству склада провизии, патронов и всего необходимого для пропавших, когда часов в 7 вечера увидели их, спускающихся с ледника. Но, к моему удивлению, их было только четверо: не было с ними Архиереева.

Прибывшие рассказали следующее. Со вчерашнего утра с Архиереевым началось что-то неладное. Он поминутно отставал, а иногда и совсем не желал идти, садясь или ложась на лед. Сначала ему не особенно доверяли, предполагая, что это одна из его проделок. Когда его поднимали и вели силой, то некоторое время он шел, но потом опять ложился, говоря: «Хоть убейте, а не пойду с вами». На вопросы товарищей, что у него болит и почему он не хочет идти, он отвечал, что у него «болят глаза и легкие». Утром перед отправлением в путь у него не было заметно ничего особенного, кроме обычного нежелания идти, которому я не придавал значения. Аппетит у него был, и он завтракал вместе с нами. Не придавали значения жалобам Архиереева на болезнь «глаз и легких» и спутники его, но потом пришлось поверить, что он действительно заболел. К вечеру у него совершенно отнялись ноги, как бы парализованные, и он лежал без движения, перестав даже отвечать на вопросы или бормоча что-то непонятное. Человек положительно умирал. Тащить его на лыжах было тяжело, и потому все решили остановиться на ночлег.

Удалось убить 5 нырков, которыми поужинали.

Утром Архиереев еще подавал очень слабые признаки жизни, но ни двигаться, ни говорить не мог. Просидев около умирающего до 10 часов утра, спутники его пошли к мысу Ниль, так как опасались, что мы уйдем далее, не найдя и не дождавшись их. На мой вопрос, где же они были с 10 часов утра до 7 часов вечера, т. е. в продолжение 9 часов, если Архиереева они оставили в 12 верстах от мыса, пешеходы ответили, что часа 4 они отдыхали в пути. В 12 часов ночи, когда пришедшие поужинали и отдохнули, я отправил их обратно к Архиерееву, сказав им, чтобы привезли Архиереева сюда, если он еще жив. Нельзя оставлять умирающего одного на льду, где, по их же словам, много медвежьих следов.

Сначала меня очень поразило такое отношение к умирающему спутнику: они должны были бы привезти его и, конечно, могли это сделать. Но с другой стороны, если умирающий действительно находился в таком тяжелом и, по-видимому, в безнадежном положении, то он не выдержал бы этой дороги. Это, пожалуй, было бы только лишним мучением для него.

Среда, 2 (15) июля. В 10 часов утра на леднике показался Луняев, который опередил остальных, так как на этот раз он должен был ехать с нами на каяках. Вскоре показались и остальные трое. Архиереев помер. Хотели его тащить на берег, но так как в это время лед относило от берега и ходившие за ним сами рисковали остаться на льду, то поспешили назад, оставив Архиереева на том же месте Да, в сущности, не все ли равно, где лежать покойнику?

Сейчас я беру с собой на каяки трех больных: Луняева, Шпаковского и Нильсена. У всех болят ноги. Опухоль похожа на цинготную. Хуже всех выглядит Нильсен, который даже с судна ушел уже больным. За ним следует Шпаковский, и лучше других Луняев. По берегу пойдут Максимов, Регальд, Губанов и Смиренников. Максимову я объяснил наш дальнейший путь и указал на карте: его я назначил старшим в береговой партии. Эта партия собирается до вечера еще остаться на мысе Ниль и уверяет, что догонит меня. Советую им не терять времени напрасно, идти скорее, но, впрочем, это их дело. Мы сейчас отправляемся к мысу Гранта[43]: ждать не могу. Береговой партии оставляем винтовку-магазинку, 70 штук патронов и пять вареных гаг из имеющихся у нас десяти. Взяли они на всякий случай жестяное ведро и кружку. Погода, кажется, налаживается, и ветер перешел к N. Сейчас нас отделяет от чистой воды полоса мелкобитого льда, шириною сажен в 60. Этот лед сильно колышется, так как зыбь еще не улеглась, и нам предстоит еще нелегкая работа перетащить по нему наши каяки, не прорвав их.

Четверг, 3 (16) июля. В двенадцатом часу дня, вчера, мы начали пробиваться по льдинам и между ними к воде. Прибой сильно препятствовал этому, но через час работы нам удалось спустить на воду каяки, и мы поплыли на наших славных «скорлупках» к мысу Гранта. До этого мыса было верст 25. Ветер был шквалистый, но вскоре мы поставили паруса и быстро побежали по волнам. На каяке Луняева связали две лыжные палки, из которых вышла отличная мачта, взамен сожженной. Холодный шквалистый ветер и зыбь делают плавание менее приятным, чем ранее. Брызги все время обдавали нас, и хотя мы закрылись кусками парусины, но сидели все время мокрые.

Холодно. Несмотря на хорошо работающие паруса, мы частенько беремся за весла, чтобы