— А теперь крокодил будет,— обещает Женька.— Смотри.
А мне не смотрится. До крокодилов ли сейчас, если Гога из дом пять танцевал с Лариской.
— Давай спать,— устало говорит Женька. Отвернулся и замолк. А мне не спится. Вспоминаю, как в первый раз я приметил Лариску. Вообще-то я ее знал давно. Часто мы принимали ее в свою компанию. Играли в пряталки, в казаки-разбойники. И все было ничего. А однажды…
Как-то во дворе мы играли в снежки. Это только так у взрослых безобидно называется «играли в снежки», а в самом деле все было как на Чудском озере при Ледовом побоище. Правда, ни лошадей, ни убитых у нас не было, но зато крика и гвалта — как в настоящем бою.
Это если глядеть со стороны, то лошадей не было, а в самом деле лошади были, мы их пришпоривали, за них даже ржали и цокали подковами. (Правда, в калошах это не совсем удобно.)
И вдруг боевой конь боком вынес меня на середину двора. Он ржал, вставал на дыбы и отчаянно вертелся.
Противник, пискнув, разбежался. И только одна девчонка с белыми косами, в пушистой шапочке, похожей на голубой одуванчик, прислонилась к водосточной трубе и тихо гладит мокрой варежкой снежок. На разгоряченного коня и даже на всадника — никакого внимания.
— Руки вверх!— закричали мы вместе с лошадью. Голубой одуванчик дует на свой снежок, трогает его языком и смеется.
Конь подо Мной вдруг заскучал, стал смирным, а потом вообще испарился.
— Подумаешь, косы выпустила,— сказал я.
— Да, выпустила. А тебе что?
— Ладно уж, сдавайся,— предложил я.— Считаю до трех. Раз… Два… Два с половиной… Два и три четверти…
— Три!— засмеялась она.— Ну, и что дальше?
— А ничего,— ковырнул я снег ногой,— можешь и не сдаваться. Подумаешь…
— А если я сдамся,— смеется она и делает шаг вперед.— Тогда что? Ну?
Я потоптался, махнул рукой:
— Нет уж, лучше не надо. Живи.
И я ушел. Ушел с поля боя без коня, без меча, без кольчуги. Так проходят по двору все мальчишки, когда их с ремнем посылают за хлебом.
Это было давно. Еще в прошлую зиму. А вот сейчас тот самый голубой одуванчик, что лизал снежок, уже танцует. Надо же! Да ведь с кем? С Гогой из дом пять.
Значит, все кончено. Что «все», я еще толком не знаю. Но надо обязательно так сделать, чтобы больше никогда не думать о Лариске и навсегда перечеркнуть это окно на фасаде ее дома.
Сейчас я нарочно заставил себя думать о Лидочке Кудрявцевой. Мы прозвали ее Рыжиком. С Лидочкой нельзя играть в пряталки и в другие игры, где нужна тишина. Она очень смешливая и всегда хохочет на весь двор.
Однажды я лез через забор и здорово располосовал о гвоздь штаны. Как только они затрещали, я уже начал сочинять для матери оправдательную причину, а когда спрыгнул на землю, понял, что моей фантазии не хватит: одна штанина распустилась парусом.
Хорошо, что во дворе никого не было, кроме Лидочки. Я ее не стеснялся. Зажал штаны рукой и подсел к ней на скамейку: Лидочка все видела.
— Влетит тебе?— поинтересовалась она.
— Да как тебе сказать…
— Давай зашью.
— Как зашьешь?
— Иголкой. Посиди, я сейчас сбегаю. Она вернулась с иголкой и нитками.
— Снимай штаны,— просто предложила она, нацеливаясь ниткой в иголку.
Я заскучал. Дело в том, что накануне Нонка достала какой-то ядовитой краски и начала ставить опыты по перекраске вещей. Она не хотела рисковать своей блузкой и уговорила меня начать с моих трусиков.
— Бордовый цвет тебе к лицу,— обнадежила Нонка. И я доверчиво на это клюнул.
И вот сейчас все мои трусики сушатся во дворе сами по себе, а я сижу сам по себе.
— Так снимай же,— говорит Лидочка, откусывая нитку.
Я засуетился. Оглядел наш двор и вдруг на глаза попалась пожарная лестница. Обыкновенная пожарная лестница на крышу семиэтажного Женькиного дома.
— Вот что,— по-деловому предлагаю я.— Эти штаны я тебе сброшу с крыши.
Она приподняла рыжеватые бровки:
— Почему? Зачем фокусы?
— Так надо,— отрезал я. И добавил:— В целях сохранения военной тайны.
— Понимаю,— тихо сказала она и покраснела.
Чем выше лезешь, тем сильнее гудит и качается лестница. Главное, не смотреть вниз. Вот и крыша. Штаны долой, бросаю вниз. Спарашютировали прямо крохотной Лидочке в руки.
Прогуливаюсь по крыше. Присесть нельзя. Уж очень солнце накалило железо. Какие виды! Какие дали! Вон она Москва-река, Бородинский мост, вон Можайское шоссе. Вон Поклонная гора. В школе рассказывали, что на этой горе стоял, скрестив на груди руки, угрюмый Наполеон и ждал ключей от Москвы.
Я встал в позу императора и угрюмо смотрю на Москву. Но угрюмо не получается. Уж очень веселая, красочная-милая, живая Москва. На Москву можно смотреть только с улыбкой, только тепло.
Вон белоснежный катер пашет солнечные зайчики на Москве-реке. Видна наша улица, по которой мы ходим в школу. Как-то мы шли с Лариской по этой улице, а навстречу нам Лидочка. Мороженщик катил свою тележку и разъединил нас с Лариской. Лидочка издалека улыбнулась и заторопилась навстречу. Потом мороженщик отъехал, и Лидочка поспешно повернула назад, подошла к рекламному щиту и стала внимательно его изучать. Мы прошли совсем рядом, а она так и стояла к нам спиной, уткнувшись в рекламу.
Вечером меня послали за хлебом, и я тоже остановился около рекламного щита, но там ничего не было, кроме объявления о том, что «Дорхимзавод имени Фрунзе отпускает всем гражданам шлак бесплатно и в неограниченном количестве». Рядом какой-то шутник приколол записку: «Меняю койку в общежитии на отдельную квартиру».
Вот у того перекрестка я в первый раз, страшно робея, взялся донести Ларискин портфель. А вон по той гранитной набережной нас водил Лева Гоц и рассказывал про Новодевичий монастырь и еще про Калужскую дорогу, по которой хотел отступать Наполеон из Москвы, но русские войска его опять повернули на сожженную Смоленскую землю.
А вот этот мост называется Бородинским. Он так назван в честь битвы под Бородино. На нем бронзовые щиты с именами тех, кто дрался за Москву,
Когда я прохожу по мосту, то всегда в такт шагам напеваю:
Наверное, Наполеон очень устал, с тоской ожидая ключей от нашей Москвы, и присел на барабан. Я тоже пробую присесть и сейчас же вскакиваю:
— Лида! Готово?— кричу я вниз.
— Сейчас,— чуть слышно доносится до меня,— слезай.
— Давай их сюда,— прошу я.
— Я боюсь…
Вот это да! Конечно, она же не мальчишка, как же быть?
— Лидочка, попробуй, не спеша, только вниз не смотри,— умоляю я.— А штаны через плечо и зубами придерживай.
— Не знаю… боюсь.
— Лидочка, ну я тебя очень прошу.
Внизу тишина. И вдруг я замечаю, как чуть-чуть задрожала пожарная лестница.
