Таков уж был обычай у купчин: в конце дней своих, – а Строгановы его нутром чуяли, этот конец, – покидали они свои хоромы ради монастыря, жили там келейно, моля у Господа смирения и покорности. Так когда-то поступил Аника Строганов, мудрейший человек, который из простых купчиков сумел пробиться во всемогущие. Когда почувствовал он приближение костлявой с косой в руках, отбыл в монастырь Соловецкий и стал там «монахом Иоасафом».
– Точно, так не пойдет, Ермак Тимофеевич, – отозвался Никита Строганов. Его и самого все больше привлекала воинская наука; а вот Максим тянулся к торговому делу и увеличению богатства рода. – Ты абсолютно прав, но сам подумай: покорить Сибирь и уничтожить Кучумово войско пока еще сам царь не решался.
– Царь наш старый болтун, хоть и Грозный, – гордо вскинулся Ермак. – Он больше о своем бабье помышляет, а Сибирь на нас свалил.
– Но силы нашего воинства…
Ермак торопливо перебил Никиту:
– Один не знающий страха казак стоит сотни благоразумных! Нас же целая тысяча. Так разве у Кучума наберется сто тысяч воинов?
– Что ж, посмотрим, – Никита обошел вокруг широкого стола. Карта, нанесенная на огромный лист пергамента, покрывала всю столешницу: на ней была обозначена вся Пермская земля со всеми ее реками и холмами, горами и озерами, поселениями и укрепленными крепостцами, с дорогами и непролазными болотами.
– Ты пойми, мы ж волнуемся, Ермак, – примирительно произнес Максим Строганов, до сих пор молча вслушивавшийся в спор.
– Волнуетесь? Это с тысячей-то казаков волнуетесь? Чего ради?
– Вот здесь… – Никита Строганов ткнул указательным пальцем в какую-то маленькую точку на огромной карте. – Речонки Силва и Чусовая. На их берегах находятся знатные поселения, земля там хорошая, родит много, зверья там тоже немерено. Четыре дня назад сгорело там девять селищ укрепленных! Мурза Бегулай нагрянул с семью сотнями вогулов и остяков и все пожег.
– А кто такой Мурза Бегулай? – спокойно спросил Ермак.
– Да князек местный, до сих пор дань исправно платил и покорен был. И вот внезапно взбунтовался, царя московского признавать более не желает и будоражит только всех без дела.
Ермак криво усмехнулся.
– Да он для нас ровно подарок Божий! Никита, казаки покажут, что они под победой понимают!
– Умываю руки, – улыбнулся и Никита. – Если ты с победой вернешься, Ермак Тимофеевич, дорога на Сибирь свободна…
День 22 июля был пронизан солнцем и ярким светом. Земля блестела так, словно ее кто-то натер до сияния самоварного. Так и было, пока не появились казаки, поднимая страшное облако пыли. Сердце замирало при виде этой дикой, необузданной силы.
Встретились они у Силвы – маленькие, узкоглазые остяки и вогулы и «лыцари» Ермака, не пытавшиеся даже скрыть радости – наконец-то, снова в бой, братцы!
Они стояли друг напротив друга, две маленькие армии, мечтая лишь об уничтожении противника.
Мурза Бегулай вскинул руку к глазам. Солнце слепило, а так хотелось получше рассмотреть этих самых казаков… Для него они были всего лишь взгромоздившимся на коней мужичьем, строгановскими сподручными.
– Мы уничтожим их! – выкрикнул Мурза. – Вперед!
В тот же момент Ермак приказал изготовиться.
– Борька, скачи к третьей и четвертой сотням! Мы их, чертей, в кольцо возьмем! Казаки – вперед!
Дикий крик разорвал дремоту солнечного дня. Остяки и вогулы взвыли в ответ казакам. Марьянка дернула коня, в тот же миг увидев, как теряет самообладание Машков. Страх за Марьянку сводил его с ума, и он позабыл науку казачьей жизни. Вместо того чтобы оставаться подле Ермака, Иван поскакал вслед за Марьянкой.
А вокруг развевались на ветру конские гривы, неслись в атаку дико свистящие казаки, раздавался уже нестройный грохот кремневых ружей.
И без посылок «Борьки» казаки брали людей Мурзы в знаменитое кольцо. Гремели конские копыта по земле, вздымалась пыль, звенели сабли.
– Марьянка! – истошно кричал Машков, от страха позабыв об осторожности и выкрикивая вместе с девичьим именем все свое сердце. – Остановись!
– Иван! – пронзительно вскрикнула она. – Скачи ко мне!
У них были самые быстрые лошади в ватаге. И эти лошади сейчас несли их в самую гущу сражения.
Прямо на них в желтом облаке пыли летели, подобно орде обезьян, вогулы и остяки.
– Ты не должен умереть! – дико взвизгнула Марьянка. – Ваня, я люблю тебя!
А потом… Потом произошло страшное. Машкова выбросило из седла, он покатился по земле и замер, прикрыв голову руками и прекрасно зная, что вот сейчас его затопчут сотни лошадиных копыт. Но Машков уцелел. Чудом разве что. Откатила уже волна конная.
Иван сел, глянул на топтавшегося рядом коня, на Марьянку с кремневым пистолем в руках. Поднялся с трудом, опираясь на девушку.
– Я… я упал с лошади, – сплюнул он набившуюся в рот землю. – Я… впервые в жизни во время атаки упал с коня! Не понимаю…
