Я старался не смотреть на ее живот, выпиравший под одеялом как на последнем месяце беременности. На минуту мы оба умолкли, и сразу же снизу до нас донеслось скандирование толпы: 'Август!'

- Они кричат это уже несколько часов, - сказала Елена.

- Да, но это потому, что они не хотят отправляться в Персию по приказу императора, - ответил я.

- Тебя называют Августом. - Елена бросила на меня пристальный взгляд.

- Это не всерьез.

- Нет, всерьез, - твердо ответила она. - Тебя хотят провозгласить императором.

- Я отказался к ним выйти. Сейчас уже стемнело, скоро они замерзнут, им все это надоест, и они разойдутся по домам, а утром исполнят приказ государя. Вчера Синтула с двумя легионами уже выступил. - Я говорил быстро, но ее было не переубедить.

- Ты согласишься?

Я помолчал, не зная, что ответить, и наконец безучастным тоном сказал:

- Это будет измена.

- Достаточно изменнику победить, и он уже герой, а удачливый самозванец превращается в божественного императора.

Все еще не понимая, к чему она меня побуждает, я возразил:

- Императоров не провозглашают на площади захолустного городка несколько тысяч солдат.

- А почему бы и нет? В конце концов, наша судьба в руках Божиих: лишь он возвышает нас, он же нас… и низвергает. - Она отвернулась; вновь ее рука скользнула туда, где таилась ее смерть. - Если такова воля Божья, довольно будет и нескольких легионов.

- Что ты хочешь, чтобы я сделал? - Я задал этот вопрос напрямик. Впервые за годы совместной жизни мы говорили доверительно, и я искренне хотел услышать ее совет.

- Сейчас? Не знаю. Возможно, подходящий момент еще не наступил - впрочем, тебе виднее. Но одно я знаю наверняка: тебе предначертано стать римским императором.

Наши взгляды встретились; мы изучающе вглядывались друг другу в лицо, как будто виделись впервые.

- Я тоже это знаю, - ответил я также откровенно. - Я видел вещие сны, мне были знамения.

- Так действуй! - сказала она с неожиданной силой.

- Сейчас? Измена? Твоему брату?

- Мой брат со своей женой убили обоих наших детей. Теперь я верна своему двоюродному брату… тем более что он к тому же мой супруг. - Она улыбнулась, но глаза оставались серьезными.

- Странно, - удивился я. - Мне всегда казалось, ты предпочитаешь его, а не меня.

- Так оно всегда и было… вплоть до последней поездки в Рим. Знаешь, когда наш ребенок умер, Констанций не хотел меня к тебе отпускать - предупреждал, что в Галлии у тебя скоро будут трудности.

- И все же ты вернулась?

- И все же я вернулась.

- И тебе не жалко было твоей любимой виллы?

- Еще как жалко! - улыбнулась она и указала на город за окном. - Вот они и начались, те трудности, которые он обещал. Время не терпит - решай.

- Хорошо.

Я встал и хотел было идти, но Елена вдруг сказала:

- Ко мне приходил Деценций.

- Когда? - удивился я.

- Перед самым началом твоего банкета в честь офицеров. Спрашивал, не хочу ли я вернуться в Рим, и обещал мне охрану галльских легионов до самого Милана.

- Какой хитрец!

- Да уж! Но я сказала, что предпочитаю остаться. Можно сказать, обманула в лучших чувствах. - Елена тихо засмеялась. - Впрочем, даже если бы я и захотела, мне уже… это не под силу.

- Перестань! Придет час, и мы вместе въедем в Рим.

- Это моя заветная мечта, - ответила Елена. - Только поторопись.

- Я постараюсь, - ответил я. - Клянусь.

Нагнувшись, я поцеловал ее в лоб; пришлось задержать дыхание, чтобы не вдохнуть запах смерти. Вдруг Елена изо всех сил сжала меня в объятиях, будто ощутив острый приступ боли, и тут же выпустила:

- Как жаль, что я была для тебя стара.

Вместо ответа я молча сжал ее руки в своих и быстро вышел. За дверью меня поджидали епископ и придворные дамы.

- Цезарь, твоей супруге лучше, не правда ли?

- Лучше, - бросил я в ответ и хотел пройти мимо, но епископ меня задержал.

- Ее, как и всех нас, разумеется, беспокоит эта толпа на площади. Просто ужас, до чего народ разболтался! Надеюсь, цезарь найдет несколько строгих слов, чтобы вся эта чернь разошлась.

- Цезарь поступит так, как ему подобает. - Оттолкнув его, я вышел на главную галерею. Дворец гудел, как потревоженный улей; слуги с озабоченным видом сновали взад и вперед, будто исполняя важные поручения. Глашатаи стояли на своих местах, но даже они потеряли свой обычный бравый вид. Все глаза следили за мной, все с нетерпением ждали, что же я предприму? Пройдя по галерее, я вошел в комнату, окна которой выходят на площадь, и в полумраке натолкнулся на прятавшегося там Гауденция. Какое наслаждение доставил мне его жалкий вид!

- Цезарь! Трибун Деценций просит его принять. Он и другие твои советники сейчас в зале для совещаний и хотят знать о твоих намерениях. Дворец окружен со всех сторон. Никому из нас не выбраться…

- Скажи Деценцию, что я ложусь спать и буду рад принять его утром. - Прежде чем проклятый шпион опомнился, я уже почти дошел до дверей спальни, возле которых стоял главный церемониймейстер. Приказав никого не пускать, если только дворец не станут брать приступом, я скрылся в спальне и закрыл дверь на засов.

Это была долгая ночь. Я то хватался за книгу, то принимался молиться, то размышлял - но все напрасно. Никогда в жизни - ни до ни после того - не чувствовал я себя так неуверенно. События, казалось, слишком ускорили свой ход, увлекая меня за собой. Что бы я ни предпринял, все будет преждевременно. А с другой стороны, когда еще представится такой случай? Много ли императоров было провозглашено стихийно? Хорошо известны случаи, когда честолюбивые военачальники короновались 'по воле народа', но почти всегда это было дело их собственных рук. По моему глубокому убеждению, сам Юлий Цезарь долго обучал своего друга, как предложить себе на Форуме императорскую корону - просто для того, чтобы проверить, какова будет реакция. А теперь эту же корону предлагают мне, но я тут совершенно ни при чем.

Так и не приняв окончательного решения, я заснул, и, как часто бывает, сон подсказал мне, как поступить. Мне снилось, что я сижу в консульском кресле в пустом зале. Неожиданно предо мной предстал гений-хранитель Римского государства; я с легкостью узнал его по многочисленным изображениям времен республики. 'Я долго и неотступно следил за тобой, Юлиан, - сказал мне гений, - и всегда желал возвысить тебя еще больше, но ты каждый раз отказывался. Итак, слушай же: если ты и на этот раз, когда к тебе взываю не только я, но и множество людей, откажешься, я оставлю тебя и ты меня больше никогда не увидишь'.

Проснувшись в холодном поту, я спрыгнул с кровати. Как часто бывает после глубокого сна, все в спальне казалось мне незнакомым, даже угрожающим. Чтобы проснуться окончательно, я подошел к окну и открыл ставни. В комнату ворвался бодрящий морозный воздух. В небе гасли звезды, на востоке занималась заря.

С площади по-прежнему слышалось размеренное: 'Август! Август!' Горожане провели там всю ночь, согреваясь у костров. Я решился и вызвал слугу. Он помог мне одеться в пурпур, и я вышел на галерею.

По всей видимости, во дворце никто, кроме меня, в эту ночь не сомкнул глаз - по залам и коридорам сновали люди, похожие на мышей, ищущих щель, в которую можно юркнуть. В зале заседаний я нашел