Английская. А случилось все в Норвегии, на острове. У них там миллион таких островов. В ноябре сорок второго. Ну, теперь успокоился, дашь отдых мозгам?

– Спасибо, Менди. Твоя тайна в надежных руках. Не расскажу никому, кроме знакомых.

– Купи газету, дешевка. Почитай и запомни. Большой и храбрый Вилли Магоун. Побили прямо у собственного дома. Ну и удивился он, когда вышел из-под наркоза.

Он повесил трубку. Я спустился, купил газету, и все оказалось в точности по словам Менендеса. Была фотография Большого Вилли Магоуна на больничной койке. Видно было пол-лица и один глаз. Остальное – бинты.

Повреждения серьезные, но не смертельные. Ребята постарались. Хотели, чтобы он остался в живых. В конце концов, он полисмен. У нас в городе гангстеры полицейских не убивают. Это они представляют малолетним преступникам. А живой полицейский, которого провернули через мясорубку – дивная реклама. Он выздоравливает, возвращается на работу. Но с тех пор чего-то в нем не хватает – того стального стерженька, в котором все дело. Он становится ходячим предупреждением, что слишком давить на бандитов – ошибка, особенно, если служишь в отделе «борьбы с пороком», обедаешь в лучших ресторанах и ездишь на «кадиллаке».

Я посидел, поразмышлял немного на эту тему, потом набрал агенство Карне и попросил Джорджа Питерса. Его не было. Я сказал, что у меня срочное дело и назвался. Его ожидали в половине шестого.

Я поехал в Голливудскую публичную библиотеку и поспрашивал кое о чем в справочном отделе, но не нашел того, что искал. Тогда я приехал в центральную библиотеку. Там я нашел небольшую, изданную в Англии книжку в красном переплете. Переписал оттуда, что мне было нужно, и вернулся домой.

Питерса все еще не было, и я попросил девушку, чтобы он мне позвонил.

На кофейный столик я поставил шахматную доску и стал решать задачу под названием «Сфинкс». Она была напечатана в конце шахматного учебника Блэкберна – это англичанин, просто волшебник, самый динамичный шахматист на свете. Впрочем, при современной манере игры, когда шахматисты превратились в какую-то холодную войну, его бы задавили на первых же ходах. «Сфинкс» рассчитан на одиннадцать ходов и название свое оправдывает. Шахматные задачи редко состоят больше чем из четырех-пяти ходов. Дальше трудность решения возрастает почти в геометрической прогрессии. Задача на одиннадцать ходов ? пытка чистой воды.

Иногда, хорошенько разозлившись, я расставляю фигуры и ищу ее нового решения. Это славный тихий способ свихнуться. Вопить во все горло мне не случалось, но близок к этому я бывал.

Джордж Питерс позвонил в пять сорок. Мы обменялись любезностями и соболезнованиями.

– Значит, опять вы вляпались, – заявил он бодро. – Перешли бы лучше на тихий бизнес вроде бальзамирования покойников.

– Учиться слишком долго. Слушайте, я хочу стать клиентом вашей фирмы, если не слишком дорого возьмете.

– Зависит от того, что вы желаете, старина. И к Карне придется обратиться.

– Нет.

– Ладно, расскажите мне.

– В Лондоне полно парней моей профессии, но я не знаю, где их искать.

Там они называются частными агентами по расследованию. У вашего заведения должны быть с ними связи. Я могу, конечно, выбрать человека наобум, но черт его знает, на кого нападешь. Мне нужны сведения, которые не так уж трудно добыть, и побыстрее. До конца будущей недели.

– Выкладывайте.

– Я хочу кое-что выяснить насчет военной службы Терри Леннокса или Фрэнка Марстона, не знаю, как уж его тогда звали. Он был там в частях коммандос. В ноябре сорок второго года во время рейда на какой-то норвежский остров его ранили и взяли в плен. Я хочу знать, в какой части он служил и что с ним произошло. Военное министерство должно иметь всю эту информацию.

Думаю, что она не секретная. Допустим, она мне понадобилась в связи с вопросом о наследстве.

– Вам для этого не нужен сыщик. Напишите им прямо, они ответят.

– Да бросьте вы, Джордж. Они ответят через три месяца. Мне нужно через пять дней.

– Тогда понятно. Это все, старина?

– И вот еще что. У них есть такое учреждение, Соммерсет-Хауз, где хранятся все записи гражданского состояния. Я хочу узнать, записан ли он там по какому-нибудь поводу – рождение, вступление в брак, натурализация, что угодно.

– Зачем это вам?

– То есть как зачем? Кто платит по счету?

– А если он вообще нигде не значится?

– Тогда мое дело швах. Если же значится, мне нужны заверенные копии всех документов, какие раскопает ваш человек. На сколько вы меня нагреете?

– Придется спросить Карне. Он вообще может вас послать к черту. Слишком большую шумиху вокруг вас развели. Если он позволит этим заняться, а вы согласитесь помалкивать про наши услуги, я бы сказал – сотни три. Тамошние ребята в переводе на доллары получают немного. Они могут нас выставить на десять гиней – меньше тридцати монет. Ну, и непредвиденные расходы. Скажем, в Англии всего пятьдесят ну, а Карне пальцем не пошевелит меньше чем за две с половиной сотни.

– Обычные расценки ниже.

– Ха-ха. Он про них и не слыхивал.

– Надо бы повидаться, Джордж. Давайте сегодня поужинаем вместе?

– У Романова?

– Ладно, – проворчал я, – если удастся заказать столик, в чем я сомневаюсь.

– Можем взять столик Карне. Случайно знаю, что он сегодня ужинает в гостях. У Романова он завсегдатай. Полезно для репутации среди большого бизнеса. Карне у нас в городе – крупная фигура.

– Это точно. Я знаю одного человека – лично знаком – у которого весь Карне в карман поместится.

– Молодец, малыш. Я всегда знал, что вы из любого захвата вывернетесь.

Встретимся около семи у Романова в баре. Скажите там главному бандиту, что ждете полковника Карне. Он расчистит место, чтобы вас не затолкала мелкая сошка, всякие там сценаристы или телевизионные актеры.

– До вечера.

Мы повесили трубки, и я вернулся к шахматной доске. Но «Сфинкс» уже потерял для меня интерес. Немного погодя Питерс перезвонил и сказал, что Карне согласен при условии, что их агентство не будет упоминаться в связи с моими проблемами. Питерс обещал, что письмо в Лондон уйдет сегодня же вечером.

Говард Спенсер позвонил утром в следующую пятницу. Он остановился в отеле «Риц-Беверли» и предложил мне забежать туда, выпить в баре.

– Давайте лучше у вас в номере, – сказал я.

– Пожалуйста, если вам так удобнее. Комната 828. Я только что говорил с Эйлин Уэйд. Она, кажется, успокоилась. Прочла рукопись Роджера и говорит, что ее очень легко дописать. Книга будет гораздо короче, чем все остальные романы, но зато у нее выше рекламная ценность. Вы, наверное, думаете, что мы, издатели, народ совсем бесчувственный. Эйлин будет дома весь день.

Естественно, она хочет меня видеть, а я хочу видеть ее.

– Я приеду через полчаса, м-р Спенсер.

У него был хороший двухкомнатный номер в западном крыле гостиницы.

Высокие окна гостиной выходили на узкий балкон с железной решеткой. Мебель была обита полосатым материалом, на ковре цвел пышный узор, и все это придавало комнате старомодный вид. Правда, все, на что можно было поставить стакан, было покрыто стеклом, а вокруг было разбросано целых двенадцать пепельниц. Обстановка гостиничных номеров очень точно соответствует воспитанности постояльцев. «Риц-Беверли» явно не ожидал от них вообще никакого воспитания.

Спенсер пожал мне руку.

– Садитесь, – пригласил он. – Что будете пить?