Сидя на катере, Доронин смотрел, как поднимается на небосклон неяркое, но чистое весеннее солнце, как голубеет небо и серебрятся снежные верхушки сопок. Он с радостью думал о том, что и природа гостеприимно встречает новых жителей Сахалина.
Катер подходил к пароходу. Задрав голову, Доронин всматривался в людей, приникших к палубным поручням, и старался угадать, кто из них приехал именно к нему, на западный рыбокомбинат.
Поднявшись наконец на палубу, он громко и весело крикнул:
– С приездом, дорогие товарищи! Кто из вас на западный комбинат?
– С приездом, с приездом! – услышал он у себя за спиной. – Кто на шахты? Кто на первый бумкомбинат? Кто на транспорт?
Доронин обернулся и увидел людей, видимо приехавших на пароход в одно время с ним, а может быть, даже и раньше.
На мгновение он почувствовал невольную досаду, что его опередили, но досада сразу же сменилась прежним радостным подъёмом. Люди окружили встречавших. Слышались громкие ответные выкрики:
– Я на шахты! Я на транспорт! Мы на бумагу!
«Это здорово, что не нам одним пришла мысль встретить людей!» – подумал Доронин и в это время почувствовал, что кто-то теребит его за рукав пальто:
– Послушай, милый, я вот на этот самый, западный, приехала. Муж у меня здесь рыбачит.
Доронин обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в оренбургском пуховом платке, из-под которого были видны только застенчивые глаза и маленький вздёрнутый нос.
«Ныркова!» – почему-то решил Доронин и, схватив женщину за руку, спросил:
– Вы Ныркова?
– Нет, не Ныркова, Антоновы наша фамилия… – Женщина сказала это чуть упавшим голосом, точно ей было неудобно разочаровывать Доронина.
– А-а, Антонова, Анна Степановна! – воскликнул он, мгновенно вспомнив имя, записанное на бумажке. – Наконец-то! Муж вас совсем заждался!
В его голосе звучала такая неподдельная радость, что люди вокруг довольно рассмеялись, а сама Антонова покраснела.
– Ну как он, Федор-то? – уже более уверенно спросила она.
– В порядке, в полном порядке, Анна Степановна! – весело ответил Доронин.
А его уже тормошили, закидывали вопросами. Женщины спрашивали о мужьях, мужчины – о том, далеко ли до комбината… Прошло немало времени, прежде чем Доронин вспомнил, что он так и не нашёл ещё Нырковой.
– Послушайте, друзья, – крикнул он, – а нет ли среди вас Нырковой Марии Тимофеевны?
Ему никто не ответил.
«Не приехала!» – подумал Доронин, и ему сразу стало не по себе.
– Погоди! А Марья-то не Ныркова по фамилии? – крикнул из толпы чей-то женский голос.
В эту минуту послышался какой-то грохот. Дверь одной из кают распахнулась, и оттуда вывалился огромный жёлтый самовар.
Следом за ним на пороге показалась женщина. Молодая, полная, в распахнутом пальто, со сбившимися на большом, очень гладком лбу светлыми волосами, она сокрушённо всплеснула руками и, ни к кому в отдельности не обращаясь, сказала:
– Ну что мне с ним, проклятым, делать? Ни в один узел не лезет!
Она подхватила самовар. Доронин тотчас оказался возле неё.
– Ныркова? Мария Тимофеевна? – воскликнул он.
– Я, – удивлённо и недоверчиво ответила женщина.
– Ну, теперь всё в порядке, – хватая её за руку, проговорил Доронин. – Теперь все в полном порядке.
Вечером в комнате Ныркова был устроен пир. Доронин предлагал отложить торжество до окончания путины, но женщины уговорили его, пообещав, что всё пройдёт «накоротке», за какой-нибудь час, а вина – «ну почти совсем не будет».
Стены маленькой комнатки Ныркова словно раздвинулись. Не один десяток рыбаков, мокрых, даже не успевших переодеться – через час снова в море, – каким-то чудом разместился за длинным, выходившим в коридор столом.
А на столе… Что делалось на этом покрытом вышитыми украинскими скатертями столе! Господствовали на нём огромные, вкусно дымящиеся пироги, которые умеют печь только в русских сёлах. А на конце стола громоздился огромный до блеска начищенный жёлтый самовар. Нырковы со счастливыми лицами сидели у самовара. Доронин пристроился на другом конце стола, рядом с Вологдиной, пришедшей прямо с пирса в своём обычном синем комбинезоне.
Когда вино было разлито, Нырков возбуждённым, хмельным голосом крикнул через стол Доронину:
– Ну, товарищ директор, твоё первое слово!
Доронин встал. Глаза его мгновенно затуманились, он почувствовал, как комок встал у него поперёк горла. Ему захотелось широко раскрыть руки и обнять всех людей, сидевших за этим столом.
