говорит. Ну, слово за слово, рассказал, что приключилось с Кукылином.
— И что же приключилось? — спросил кто-то из посетителей трактира, гревшихся у огня.
— Вот в этом, добрый человек, и вся, скажу я, суть. Нет больше Кукылина, и душу свою он погубил за сто золотых и ящик тушенки!
— Ого! Мне бы кто столько добра за мою отвалил! Как же это у него вышло?
— Да вызвался с Пупихтукаком биться, и тот его уволок! — старуха выдержала эффектную паузу, хлебнула пива и продолжила бы, не пройдись по окнам пулеметная очередь. Сквозь треск падавших на пол горшков и вопли посетителей с улицы донеслись рев предельно изношенного газотурбинного двигателя и лязг траков. Народ бросился врассыпную.
У трактира остановился танк с грубо намалеванной на башне баронской короной. Из башенного люка вылез человек наводящей ужас наружности — лысый, безбровый, безусый, голый по пояс, горбатый, татуированный в три краски и с пулеметом в руках. Он спрыгнул с брони, сорвал прикрывавшую вход в трактир циновку и переступил через порог. К этому моменту в помещении оставались только трактирщик, помятая в давке и упавшая под стол старуха и человек, гревшийся у огня.
— Эй, ты! — короткой очередью по стойке лысый дал понять, что имеет в виду трактирщика. — Две бочки спирта для танка, стакан для меня и лучшего угощения для его светлости добродетельного барона Накасюналюка! А ты, мужик, катись отсюда!
— Не воняй, горбатый, — отозвался сидевший у очага, показывая лысому гранату, которую держал в правой руке. — Уж сколько лет ты живешь, и с каждым годом все сильнее воняешь, а когда подохнешь, завоняешь и того хуже.
— Что? — лысый в полном замешательстве направлял ствол пулемета то в потолок, то в пол.
— Мне надо говорить с твоим хозяином. Это так же верно, как то, что тебя, горбатый, зовут Ныгфукак.
— А ты кто?
— Не твоего ума дело, лысый. Зови хозяина.
— Ну я тебе ужо попомню, — пообещал татуированный и вышел. Он появился вновь вместе с дородным мужчиной располагающей наружности, который, едва обвыкнув в темноте, с криком: «Эй, бабка, лови!» из пистолета застрелил старуху Кутвеун. Сев за стол и поставив ноги на ее труп, он сказал:
— Доброй еды, Кагуннак.
— Доброй еды, твоя светлость. Зря ты убил старуху — она не дорассказала одну историю.
— Я не виноват, что эта скотина трактирщик не принес скамеечку для ног. И потом, мне сейчас не до историй, мне срочно нужно золото или платина.
— Если бы ты изредка удосуживался слушать истории, может быть, не нуждался бы так.
— Довольно. Что у тебя за дело?
— Ограбим усадьбу Кошкли!
— Вот еще! Они мне должне сорок золотых, а там всего добра золотых на пять!
— Вот сорок золотых ты и отдашь мне за совет. И старшую Кошкли впридачу.
Князь Камыснап на днях прислал в усадьбу броневик с золотом и консервами.
— С какой радости? — барон дождался, пока раб трактирщика принес корзину с двумя бутылками вина, жареной кошкой и овощами, и застрелил раба.
— Дело княжеское. Кстати, Кукылин накрылся.
— Вот это приятно. Подсаживайся, поедим, подожжем трактир и едем грабить.
Двойной покрепче схватил потюх, продел когти передних и задних лап в петли рулевых тросов и свесил голову в смотровую полусферу. Тонко визжал моторчик гиростабилизированной платформы, ровно стучали двигатели, слегка подрагивали стрелки манометров.
— Куды! Совой! Бросай! Черепов! — вызвал он.
— Двойной! — почти одновременно откликнулись родичи.
Тудыть в последний раз перед запуском заговорил с челноком:
— Двойной! Даю отсчет: голова, крылья, ноги, хвост! Пошел, птенчик!
Клешня «Крюха прародителя» мощным движением послала «Визг» к тучам планеты Лысое Варенье. Двойной услышал предстартовый отсчет второго челнока, потом голоса с «Крюха прародителя» затихли в отдалении. Винты вращались вхолостую, замедление не чувствовалось.
— Двойной! Куды! Бросай! Черепов! Как жизнь, птицы? — синтезированный радиоголос Горма был, как всегда, низким и гудящим, как гонг.
— Горм! Тебе бы так жить, как я! — наперебой заорали родичи. Двойной представил себе их высунутые чешуйчатые языки и разинутые пасти с кривыми зубами, разинул пасть и высунул длинный чешуйчатый язык. По праву ночного сторожа он ответил на вызов последним:
— Эх, Горм! Жизнь наша что чайник: бока блестят, да нос раздвоен! Где ты?
— Обернись.
Приплюснутая туша Фенрира, смутно проглядывавшая сквозь силовую броню, висела точно позади «Визга».
— Для вас посадка будет трудной — атмосфера здесь разрежена. Напоминаю еще раз — держаться за мной на расстоянии дюжины корпусов, при случайном касании воды немедленно ставить винты в флюгерное положение. Птички!
Фенрир обогнал «Визг-1» и «Визг» и зажег сигнальные огни.
Вскоре три аппарата вынырнули из облачного слоя в непосредственной близости от поверхности. Рев ракетных движителей Фенрира накладывался на глухое гудение многолопастных пропеллеров в хвостовых частях спаренных китообразных корпусов челноков. Яркая оранжевая краска, покрывавшая их обшивку, в запыленной атмосфере пятой планеты приобрела неизъяснимо паскудный оттенок. Экипажи теснились в похожих на консервные банки внутренних помещениях, впившись когтями средних лап в потюхи, пилоты дергали за тросы, поворачивавшие воздушные рули и носовые управляющие плоскости.
Горм сидел в кресле, положив руки на массивное навершие ключа, вырезанное в виде пары предающихся любви драконов. Кукылин наблюдал за его действиями из каюты через объем монитора.
Сквозь проносившиеся в окнах просветы мглистой дымки виднелась сморщенная дряблыми волнами грязная ширь океана. Полет давно уже шел на дозвуке, и Горму приходилось изрядно трудиться, чтобы двигателями и изменением формы силовых щитов поддерживать равновесие. Неуклюжие посадочные челноки птиц предназначались для посадки на планету с гораздо более плотной атмосферой, но относительно маленькое ускорение свободного падения позволяло кургузым саблевидным крылышкам поддерживать подвешенные к ним снизу тяжелые корпуса «Визга» и «Визга-1».
Фенрир летел в локте над водой, силовым щитом дробя гребни волн. Зона видимости была безнравственно узкой — сразу над окнами начинался туман.
Внезапно в опасной близости от передней кромки из воды поднялась темная масса. Горм не успел отреагировать, но Фенрир смел препятствие противометеоритной ракетой, на мгновение выключив силовой щит. Куски твари, решившей поохотиться на необычно крупную летучую рыбу, долго еще падали в воду.
«Визги» скользили чуть поодаль, не касаясь воды. Эффект экрана помогал им двигаться в воздухе со скоростью птичьего полета. Гондола полезной нагрузки «Визга» на мгновение сдвинулась назад, выползая из-под крыла, и из декомпрессированного еще на «Крюхе прародителя» кубрика выпорхнули Йего Бросай и Йего Черепов. Шерстистые крылья огромного размаха, приспособленные к впятеро большей гравитации, легко несли их обтекаемые тела, покрытые костяной броней, когти крепко сжимали огнеметы, взгляды теменных глаз, чувствительных к инфракрасным лучам, зорко проникали сквозь туман.
Волны стали круче. Приближалась отмель или остров.
— Здесь самое зверье и начнется, — обратился Горм к Кукылину. — Глубина кончилась, поэтому они будут торчать из воды. Кстати, что за скотина нас чуть не сзямала?
