лыжах, достал из кармана пустую автоматную гильзу и, прижав ее к нижней губе, со всей силы дунул. Раздался пронзительный и громкий свист.

Теперь стало видно, что под одиноким деревом на берегу реки сидел человек. Он медленно поднялся на ноги и побрел в их сторону. Это был эколог Матвеев. Когда-то он работал в местном лесничестве, и, когда все началось, он, на свое счастье, решил перебраться в Надеждинск. Он был совсем старым, и единственной обязанностью его было проверять своим дозиметром добычу из реки и то, что привезут в общину дровозаготовщики, охотники и искатели. Хотя у искателей были свои дозиметры, но дополнительная проверка уже в самой общине была обязательна. Когда-то на военных складах было море таких приборов, но в первые годы после катастрофы многие из них пришли в негодность.

А многие были негодными еще задолго до войны. Еще однажды большую партию дозиметров похитила группа офицеров и прапорщиков и обменяла бандитам на еду и драгоценности. Очевидно, они полагали, что сложный послевоенный период быстро пройдет и они окажутся на вершине благосостояния со своим никому теперь не нужным золотом, серебром и драгоценными камнями. Их ожидания не оправдались. И еда оказалась не пригодной для пищи. Некоторые из этой преступной группы отравились и умерли. Погибли и некоторые члены их семей. Когда началось разбирательство, то их кража всплыла наружу. Зачинщиков преступления совет общины приговорил к смерти, по законам военного времени. И с тех пор дозиметры стали оборудованием строгой отчетности. Их доверяли только командирам подразделений. Постам радиационного наблюдения. Искателям и экологической службе.

— Чего, ребятки, откопали уже ловушку? — прокряхтел облаченный в армейский караульный тулуп, валенки со снегоступами и распущенную ушанку на голове старик. — Ну, давайте проверим.

Он положил возле большого овального таза с приделанными к нему лыжами небольшой чемоданчик и достал из кармана продолговатый стальной предмет, похожий на толстую авторучку. К предмету была привязана бечевка. Он снял теплую рукавицу с правой руки и, достав из чемоданчика резиновую перчатку от комплекта химзащиты, одел ее. Затем спустился к ловушке и рукой в резиновой перчатке опустил прибор в воду, придерживая за бечевку.

Поболтав ею несколько секунд в воде, он вернулся к своему чемоданчику и снова открыл его. Внутри лежал небольшой прибор зеленого цвета. Матвеев стряхнул с левой руки варежку и щелкнул парой переключателей. Тонкая стрелка на шкале прибора дернулась. После этого он вставил побывавший в воде предмет в специальное отверстие. Стрелка чуть качнулась.

— Норма, — удовлетворенно кивнул Матвеев.

— Точно? — переспросил Николай.

— Да точно, я говорю. Норма. — Старик присел на край ямы. — Можете доставать.

Сквернослов натянул на руки резиновые перчатки и принялся опустошать ловушку. К Николаю падала брошенная Вячеславом рыба. Васнецов внимательно осматривал ее и кидал в таз. Вот эта без чешуи. Мутант какой-то скользкий. Не годится. Эта нормальная с виду. Пойдет. Эту с двумя хвостами долой. Опять нормальная. И эта нормальная. Эта без глаз…

— Безглазые рыбы бывают? — спросил Николай у эколога.

— Теперь бывают, — вздохнул Матвеев. — Выкинь ее от греха подальше.

— А это что за тварь? — Сквернослов вытянул что-то лохматое и бурое с длинным и узким носом.

— На выхухоль похоже, — крякнул старик, щурясь.

— Ее едят?

— Да выкинь ее к черту. Как она подо льдом теперь дышит, непонятно. Тоже мутант небось. Выкинь.

Вячеслав отшвырнул существо в сторону.

— Ну, вроде пока все. Колян, иди помоги второе кольцо вытянуть.

Васнецов спустился, и они насадили на внутренние крюки второе кольцо. Затем Николай снова вернулся к саням. Полетела очередная партия рыбы. Еще в ловушке оказался кирзовый сапог и безголовая кукла.

— А это что такое? — Вячеслав показал что-то длинное и полупрозрачное.

Старик пригляделся и вдруг залился кашляющим смехом.

— Выкинь сейчас же! — прокашлял он сквозь смех.

— Да что это? — нахмурился Славик.

— Презерватив это!

Сквернослов резко отбросил его в сторону.

— Тьфу, зараза. Коля, давай теперь я покараулю, а ты повытаскиваешь. У меня руки уже задубели.

Николай улыбнулся, что, кстати, бывало с ним нечасто.

— Ладно. Если руки задубели, то так и быть, — кивнул он.

Братья поменялись местами.

— Вот ведь штука какая. Когда еще использовали, а до сих пор плавает, — хмыкнул Матвеев, успокоившись. — И сколько еще дерьма там, в реке. — Это он произнес уже невесело. — Эх, парни, какая тут рыбалка раньше была. Просто сказка. Любил я это дело. Очень радовался, когда в лесничество работать пошел. Я ведь как с Афгана вернулся, так нигде работать не мог. То брать не хотели, то возьмут, а я ужиться в коллективе не мог. Ну и подался сюда, в леса эти, подальше от людей. И чую, мое это. Природа. Река. Вот сядешь с удочкой на прогретый солнцем камень и сидишь. Лес слушаешь. Реку. Как же раньше было здорово! А теперь вот… Лес молчит. Только мертвый треск деревьев. Бочки во льду. Дозиметр. И наследство нашего прошлого в сетях. Хреново-то как. — Он вздохнул.

— А Афган, это далеко? — спросил Николай, вытаскивая очередную рыбину. Ему было интересно слушать о прошлом. О какой-то совершенно другой жизни, которую он совсем не помнил. Но в последнее время такие разговоры почему-то навевали на него сильнейшую тоску и какую-то странную, почти детскую тревогу, от которой без конца хотелось плакать. А в этом самому себе признаться стыдно было. Он и так сквозь землю провалиться хотел из-за своих недавних истерик. Сейчас он слушать о мире солнца и зеленой листвы не хотел и решил перевести разговор в другое русло.

Старик неопределенно махнул рукой.

— Там. Далеко.

— И как там?

— А никак. Горы и дикари. Сейчас небось то же самое. Только холоднее. Эти духи, наверное, и не заметили, что цивилизация кончилась. Я когда там был, думал, что это настоящий ад. Черта с два. Вот оглядываюсь сейчас на последние двадцать лет и понимаю, что пределы человеческих возможностей по созданию ада безграничны. — Старик вдруг замолчал и вопросительно уставился сначала на Сквернослова, затем на Николая. — Что это было?

— Вы тоже почувствовали? — Васнецов прекратил работу и взглянул на Матвеева.

Дрожание льда снова повторилось. На сей раз сильнее. И послышался жуткий гул, разнесшийся эхом над рекой. На секунду стихнув, все вокруг снова загудело с большей силой. К гулу прибавился звук трещащего льда. Николай выскочил из ямы, в которой находилась их ловушка. На снежной глади то тут, то там появлялись фонтанчики снега. Очевидно, там ломался лед.

— Быстро на берег! — заорал Сквернослов. Он кричал это не своим спутникам, которые и так поняли, что назревает беда. Он кричал это другим людям, которые вдали очищали свои ловушки. Те уже быстро двигались в сторону города.

— Старый, давай в сани садись! — хлопнул Матвеева по плечу Вячеслав.

— Ты чего, парень, там рыба. Я же провоняю!

— Ты до берега до Восьмой мировой войны ковылять будешь! Коля, хватай его!

Братья усадили негодующего эколога в таз, кинули ему его чемоданчик, свои автоматы и, схватив за привязанную к саням веревку, быстро двинулись в сторону Надеждинска. Впереди взметнулся снег и, разбрызгивая воду, встала на дыбы льдина.

— Правее! — крикнул Николай.

Они преодолели опасный участок. Сзади усиливался гул и треск. Теперь к ним присоединился шум освобождающейся от многолетнего льда Оки. Они выбрались из реки и, обессиленные, рухнули в сугроб.