В тиши нашего лесного участка вдруг являются мысли, которые в городе долго не приходят в голову. Я, откидываясь назад, призываю воспоминания о наших встречах, слежу за бабочкой-лимонницей, которая села на еще чистый лист бумаги, и вдыхаю с весенним воздухом силу природы. Почками и первыми цветами она борется с возвращающейся зимой. Я смотрю на сверкающее в лучах утреннего солнца озеро, и первые предложения почти сами по себе вытекают из-под моего пера.
Мне кажется, что Джим в любой момент может войти через садовую калитку, как он это часто делал. Этот кусочек бранденбургской земли нашел место в его сердце, так же как и в наших с Андреа сердцах. С трудом верится, что между его смертельной болезнью и нашей первой встречей у Саши, другого друга, не прошло и восьми лет. Бесчисленные картины остались в памяти надолго - так интенсивно мы жили. В первое время это было переживания, вызванные взрывными событиями осени 1989 года и тем, что они принесли с собой в нашу жизнь, а в последние годы - по большей части наполненные внутренней гармонией встречи и прогулки на лоне располагающей к умиротворению природы. Быть может, это приближающаяся болезнь побуждала его все чаще и чаще вести продолжительные разговоры о смысле жизни?
Без Саши и той осени мы, вероятно, никогда бы не встретились. Симпатичного русского я знал уже с давних пор. Как сотрудник отдела, отвечавшего в советской службе за Германию, он время от времени попадал в мое поле зрения при поездках в Москву. Хотя у нас было мало общих дел, но, в отличие от других коллег его ранга, он мне приглянулся. При полном соблюдении формы, к которой его обязывало положение, он непринужденно излучал дружественность, а шельма, казалось, постоянно выглядывала из-за его спины.
Той осенью журналисты осаждали меня своими просьбами об интервью почти непрерывно, и телефон звонил постоянно. Однажды Андреа сняла трубку, когда со мной хотел поговорить один русский знакомый. Андреа передала трубку мне. Саша остался верен себе, его нельзя было спутать ни с кем. Хотя мы были знакомы лишь бегло, я сразу же узнал его по голосу. Он назвал свою фамилию и попросил об интервью для Радио Москвы. Мы договорились о встрече в его квартире недалеко от советского посольства на Унтер ден Линден.
Саше было тогда немного за сорок. Когда мы встретились, я сразу же его узнал по его открытому лицу. У него были густые каштановые волосы, небольшие усы и фигура крепыша -живая картинка настоящего русского мужчины. Я вспомнил другого русского, разведчика и следопыта, который сопровождал меня двадцать лет назад в сибирской тайге и который владел дорожным ножом с такой же уверенностью, как охотничьим ружьем или удочкой. Несколько охотничьих трофеев на стенах Сашиной квартиры свидетельствовали о том, что он, должно быть, обладает подобными же способностями.
Сашины формы общения были, как всегда, корректными, однако он умел создавать с самого начала непринужденную атмосферу, в которой возникало доверие. Неким образом эта радость общения была у него общей с Джимом. Ему не нужно было начинать с официального представления, да у нас и не было для этого времени. Поэтому Саша без обиняков прямо начал интервью. Первая часть касалась моего советского партнера, который со времени моего ухода со службы прекратил связь со мной. О моей оценке ситуации распада ГДР, трещавшей по всем швам, и беспомощности ее руководства Саша делал себе краткие заметки. Записанные на диктофон вопросы и ответы для радиоинтервью не заняли много времени. У Саши был хорошо отработан каждый прием.
Свою сноровку он продемонстрировал еще и по-другому, когда вскоре после этого приехал к нам на лесной участок. Он привез с собой дичь, чему Андреа, как противник охоты, была менее рада, чем возможности лично убедиться в практических навыках русского гостя. Месяцы спустя Саша оказался для нее надежным и предусмотрительным помощником, когда нужно было готовиться к ожидавшимся обыскам дома. Не тратя лишних слов, он действовал очень осмотрительно и профессионально. Андреа до сих пор благодарна ему за то, что во время моего отсутствия весной 1990 года, так же как и позже, рядом с ним она постоянно испытывала чувство защищенности.
Как-то осенью 1989 года Саша рассказал об американце, с которым, считал он, нам обязательно нужно встретиться. У нас, по его словам, не должно быть никаких сомнений, так как он человек честный и заслуживающий доверия. Так состоялась первая встреча с Джимом и его женой Ингой в квартире Саши.
Когда гости прибыли, их ожидал богатый стол с различными русскими закусками. Галина, жена Саши, приготовила все с большим вкусом. Знакомство прошло обычно, без сложностей. Джим вызывал симпатию. Он был высок, в легкой, свободной одежде, видный мужчина со слегка редеющими темными волосами. На фотографиях прежних времен, которые мы увидели позже, в форме он выглядел, как голливудский киногерой. Он был точно таким же типичным американцем, каким без сомнения русским выглядел Саша. Жена Джима, Инге, напротив, была блондинкой и немного похожа на Анд-реа, уже ее первая фраза приветствия выдала уроженку Берлина.
Разговор начался без излишних ничего не значащих слов. Джим довольно хорошо говорил по- немецки, не заботясь, однако, о грамматических тонкостях. Он пристально следил за моей тогдашней деятельностью. Пока его глаза внимательно и благожелательно смотрели на меня, он задавал вопросы Андреа и мне, как мы справляемся с бесконечными нападками со стороны общественности. Он спрашивал мое мнение об актуальной политической ситуации, о возможных перспективах немцев вообще и наших в частности. После сытного обеда, вершиной которого стали пельмени, мы перешли к десерту. Джим подвел итог нашему разговору, сказав, что для него самое важное в жизни - это свобода и дружба.
Freedom and Friendship, я не помню уже, произнес он эти слова по-английски или по-немецки. Тогда я не придавал этим несколько патетическим понятиям значения, которое эти часто повторявшиеся максимы занимали в жизни американца. В более поздних письмах он иногда вспоминал эти слова и значение, которое они имели для него при нашей первой встрече.
В поведении и манерах Джима не было того, что довольно часто считается обычным для успешного бизнесмена, каким он, собственно, и был.
Он говорил без высокомерия и самодовольства о своих делах, которым он, по его словам, обязан своей свободой. Он, будучи на службе в американской армии в Германии, начал с коллекционирования холодного оружия различных видов, которое нацисты оставили в больших количествах. Вместо того чтобы, как другие солдаты, удовольствоваться отдельными экземплярами, а в остальном предаваться легким развлечениям времен оккупации, он превратил свое хобби в прибыльное дело. Его знания о холодном оружии, оставшемся от различных нацистских организаций и подразделений вермахта в Золингене, стало ключевым моментом для основания его процветающего торгового предприятия. Для этого он обладал талантом, инстинктом, прилежанием и основательностью, в чем я позже неоднократно убеждался.
Однажды он подарил мне роскошное издание своей книги «The Daggers and Edged Weapons of Hitler's Germany» («Кинжалы и холодное оружие гитлеровской Германии») - серьезная работа о кинжалах и клинках времен нацизма, чем я никогда ранее не интересовался. Конечно, он снабдил книгу дарственной надписью и вписал фразу, приписываемую Наполеону, в которой, по смыслу, говорится, что в мире есть только две силы: меч и дух; «однако на протяжении истории дух всегда побеждал меч».
Успешное начало определило путь Джима в мир коллекционеров оружия и торговцев военным имуществом. У меня нередно была возможность наблюдать, как он обращал внимание на какой-нибудь объект и оценивал его. Это происходило как бы походя, о цене и об оплате он говорил просто, между прочим. Вероятно, этот небрежный образ действий и естественное дружелюбие были причинами, способствовавшими, среди прочего, деловым успехам Джима.
По дороге к квартире Саши Андреа увидела больного уличного голубя. Сразу по приходе птица стала главной темой разговора. Когда поздней ночью мы вместе уходили от Саши, птица продолжала беспомощно топтаться почти на том же месте, и это разволновало Андреа еще больше. Только после клятвенного заверения Саши, что он возьмет птицу к себе домой и позаботится о ней, ему удалось уговорить наших женщин покинуть это место птичьего страдания. Благодаря голубю между Андреа и Инге пробежала искра общей для них любви к животным, и, несмотря на все волнующие события, кошки у наших женщин, такие близкие к ним по сути, в последующее время занимали значительную часть разговоров, переговоров по телефону и переписки.
Интерес Джима к продолжению контакта со мной сохранялся. При этом первоначально превалировали любопытство и страсть коллекционера. Его интересовали моя генеральская форма, полагающийся при ней
