Глава семьи, старик Родневич, до революции преподавал математику в частной гимназии Панченко на Большой Арнаутской улице. Сейчас в этом сером трехэтажном здании размещалась средняя школа, появились новые ученики, сменились почти все учителя. Но Андрей Корнеевич по-прежнему аккуратно каждое утро шагал по квадратным плитам тротуара Канатной улицы, элегантно помахивая тяжелой тростью. Доходя до Большой Арнаутской, он старался каждый раз ступить на одну и ту же приметную плиту, плавно разворачивался вправо на девяносто градусов и продолжал шествие к школе.

Медведев не раз наблюдал издали, как методично вышагивал этот старик, надменно вскинув голову с ежиком черных жестких волос, устремив вверх глаза, неестественно вытянутый и сухой, точно чертополох.

Со стариком жили тридцатилетняя дочь Елена и младший сын Владимир, в прошлом году окончивший школу и пишущий стихи, которые нигде не печатались. Муж Елены, Константин, был капитаном царской армии. В бурные годы гражданской войны он ушел к Врангелю и пропал без вести.

В дом на Канатной улице, где жили Родневичи, Медведев еще не заходил.

Сейчас, после разговора с Латышевым, торопясь к Жоре проверить, действительно ли уехал Володя, Медведев придумывал десятки способов, чтобы в тот же вечер проникнуть в квартиру Родневичей. Но все казалось ему непригодным, все могло вызвать подозрение. А время шло — был уже второй час пополудни. Трамвай как назло едва тащился. На повороте Медведев спрыгнул с площадки, пробежал заросшей дорожкой между чьими-то дачами к обрыву и увидел внизу отчаливающую шаланду с грязно-желтым парусом в заплатах.

На корме Жора, нагнувшись, что-то укладывал, придерживая одной рукой румпель. А на носу, лежа грудью на бушприте, покачивался над водой капитан футбольной команды Володя Родневич. Под свежим ветерком шаланда быстро шла в открытое море.

Резануло по сердцу. Неужели Жора предал? Или же с самого начала обманывал? Впрочем, Жора ведь никогда ни о чем прямо не говорил...

Сбежал с обрыва. На входной двери огромный ржавый замок. Последняя надежда — нет ли ключа под камнем у порога, где Жора обычно оставлял его для Медведева.

Ключ оказался там.

В комнате на ящике, заменявшем письменный стол, под куском пемзы лежал обрывок тетрадной бумаги в масляных пятнах, на котором корявыми печатными буквами было выведено:

Поистине, Жора был загадкой.

Взволнованный, шел Медведев по Садовой улице к институту. Проходя мимо здания городского почтамта, он заметил на тротуаре перед входом одного из постоянных спутников Володи Родневича, парня с утиным носом и острым кадыком на тощей шее, в широченных матросских брюках-юбках, болтающихся и хлюпающих на его худых ногах, как обвисшие паруса на мачте. Он качающейся походкой фланировал взад и вперед. Руки по локоть в карманах, нижняя челюсть сдвинута на сторону, поплевывает сквозь зубы — попробуй, зацепи! Слежка за почтовым служащим, который, как видно, им крайне необходим... Да, несомненно, дело развертывается широко. Латышев прав, нужно торопиться.

Вот что занимало Медведева, когда он шел на решающий экзамен по физике.

У большого крытого рынка он свернул на Торговую улицу, в конце которой за железной оградой, за деревьями виднелись колонны главного входа в институт.

Он опоздал. Пришлось упрашивать, чтобы приняли экзамен. Его послали за разрешением к профессору.

Профессор Пряслов больше всего был озабочен тем, как бы не опоздать домой к обеду. Он поминутно подносил к носу тяжелые золотые часы, щелкал крышкой и моргал подслеповатыми глазами.

— Э-э, уважаемый господин, ничего не могу, ничего... Экзамен окончен. Все явились вовремя. А вас, видимо, задержали более серьезные дела... Что ж, — он сладко улыбнулся и пощипал свою реденькую бородку, — что же, вот и занимайтесь своими другими делами. Вот так-с. — И засеменил к двери.

От этого язвительного обращения «господин», от сладкой улыбки и скрытой злобы, сквозившей в презрении к «другим делам», к самому Медведеву, ко всем вообще на свете Медведевым, он не сдержался, подскочил к двери и, загораживая выход, крикнул:

— Не выйдет! Слышите, профессор? Не выйдет! Я буду учиться и стану инженером. Имейте это в виду.

Пряслов опешил.

— Вы, конечно, коммунист!

— Да, я коммунист. Вам это не нравится?

Кривая улыбка сдвинула бородку к уху.

— В таком случае вы обратились не по адресу. Вам следует пройти к проректору. Господин политкомиссар для вас, несомненно, все сделает.

И долгим ненавидящим взглядом проводил этого парня в косоворотке, который рвался в священные аудитории института.

Перед кабинетом проректора сидел кругленький бритоголовый человечек, положив на пухлую коленку левой ноги ступню правой, поглаживая рукой щиколотку и энергично вертя лакированным утиным носочком туфли. Завидев Медведева, сразу оживленно заговорил:

— Нет, нет, товарища комиссара нет. Товарищ комиссар, видите ли, сами учатся на третьем курсе и сейчас в мастерских. А мой сын, интеллигентный мальчик, сын интеллигентных родителей, не может учиться, потому что у папы ювелирный магазин. Но кто разрешил магазин? Советская власть. Значит, нужны мы Советской власти? Нужны! Без нас она в два счета сдохнет!

Медведев неприязненно оглядел его.

— Вероятно, вас это не огорчило бы.

Человечек обиженно засопел.

По коридору уже шел проректор, и его бас гулко и грозно катился перед ним.

— Где этот студент? Почему опоздал? Кто его родители?

За ним спешил экзаменатор, рыхлый моложавый человек в очках, на ходу что-то говоря ему в спину.

— Медведев! Так это ты сюда? Молчал. Скрывал. Молодчина! — загудел проректор, раскатываясь хохотом.

И Медведев с непередаваемым удивлением и удовольствием увидел черную бороду и черные нависшие брови своего сурового начальника — Латышева. Чекисты-революционеры, поколение пламенных рыцарей революции. Они всегда выбирали трудную судьбу: воевали, не спали ночей, распутывая интриги врагов, и находили время учиться в институтах, чтобы строить свое молодое государство. Таким был и Михаил Латышев, чекист, политкомиссар и студент, один из будущих прославленных строителей первых пятилеток.

— Извольте немедленно принять экзамен, — обратился политкомиссар к очкастому и, нахмурившись, добавил: — Да построже, пожалуйста.

Медведев почувствовал: между ними настоящее доверие, больше — настоящая дружба.

Провожая Медведева, Латышев обернулся к владельцу ювелирного магазина.

— А вы ко мне напрасно ходите. С вами разговор окончен!

Дождавшись, когда они вышли, человечек прошипел:

— Хамы! Государство хамов!

Солнце уже было низко над морем, когда Жора появился на пороге комнаты, охваченный солнечными протуберанцами, с пылающими рыжими клочьями на голове, радостно выставляя в улыбке все три своих зуба.

Он не удивился, застав в доме Медведева, небрежно растянувшегося на камышовой кушетке.

— Ну как там, запарили тебя бороды на экзаменах?

Вместо ответа Медведев показал на рогалик колбасы, хлеб и бутылку вина на столе. Жора быстро сел,