западного христианства, во всей его разноликости и древности. Как пишет Стюарт Мюррей, в ближайшем будущем христианам, по всей видимости, будет довольно нелегко жить в обществе, которое «отвергло институциональное христианство, но слишком хорошо знакомо с христианским Евангелием, чтобы еще раз к нему прислушиваться». В этой ситуации почти все унаследованные нами убеждения относительно сущности Церкви и ее призвания, скорее всего, окажутся неадекватными, а может, даже и ошибочными. Однако, по словам того же Стюарта Мюррея, «если христиане смело пойдут в будущее вместо того, чтобы ностальгировать по уходящему прошлому», если они «не станут прибегать к краткосрочным программам и готовым ответам» и научатся быть кросс-культурными миссионерами в светском обществе, то «какая бы культура ни возникла на руинах 'христианской цивилизации', она может дать нам невероятные возможности словом и делом проповедовать Евангелие в обществе, где его, по большому счету, никто не знает» [27].

Все это возвращает нас к идущим в Эммаус ученикам, которые, как сказано в тексте, надеялись, что пророк Иисус «должен избавить Израиля». Получается, что до разыгравшейся в Иерусалиме трагедии эти двое верили, что стоят на пороге ключевого, поворотного момента истории. Правлению тиранов должен был вот-вот прийти конец, и на земле должно было установиться долгожданное Божье Царство. Им самим предстояло стать одними из первых свидетелей восстановления Божьей чести и славы и этического и нравственного преображения всего мира. Эти слова и мысли во многом перекликаются с настроениями Эдинбургской конференции 1910 года, где, как мы уже мидели, христиане лелеяли надежду миссионерского завоевания всей планеты. Но эта надежда, которую богословы называют «теологией славы», вскоре утонула в исторических трагедиях, а грезы о верном прогрессе превратились в кошмары, когда пнешний лоск христианской цивилизации разлетелся вдребезги под напором беспрецедентного зла и насилия. Исторические теории, видевшие в западной цивилизации авангард нового, более высокоразвитого человечества (что в викторианскую эру казалось вполне правдоподобным), были развенчаны как выражения нелепого высокомерия. Говоря известными всем словами, по нсей Европе погас свет, и христиане присоединились к общему плачу, причитая: «А мы надеялись было!»

Мне хотелось бы завершить эту главу длинным стихотворением Денниса О'Дрисколла, опубликованным газетой «Гардиан» в рубрике «Субботнее стихотворение» в декабре 2002 года.

Тоскуя по Богу

Никто уже не просит Его благословения

Перед обедом: мы разводим рыб сами,

Без Его помощи.

Производство хлеба растет благодаря

Иммунным сортам зерна, которые ученые создают,

Чтобы исправить Его ошибки.

Но хотя мы и восстали против Него,

Как подростки, радующиеся,

Что отец-деспот, бородатый отшельник, изгнан в пустыню,

Признаться, порой нам Его не хватает.

Нам не хватает Его во время свадьбы,

когда у алтаря регистраторского стола,

благоухающего цветами, мы тщетно ждем

привычных клятв со знакомыми словами

о «вечности» и «небесах».

Нам не хватает Его, когда на экране ученый

объясняет космос чередой уравнений,

и наша планета кружится вокруг своей оси

бесцельно, как колесо, которое заносит на ледяной дороге.

Нам не хватает Его, когда радио вдруг ловит

кусочек хорала из какого-то сводчатого монастыря,

когда негритянский хор единым голосом

поет старинный спиричуэл,

или мощные потоки «Мессии»

сливаются воедино в ликующем соло

о том, что Искупитель жив,

и наши усохшие сердца вдруг замирают.

Нам не хватает Его, когда срывающийся голос

в крематории читает «Погребальную песнь» о том,

что кому-то уже не страшен жар солнца.

Нам не хватает Его, когда в музее

мы хмуримся, глядя на вялое Распятие,

где ребра, как нашивки, свидетельствуют о ранге.

Нам не хватает Его, когда кажется,

что гамма-лучи на спутниковой спектрограмме

слагаются в небесную симфонию, в музыку сфер,

в причастный кант научной обсерватории.

Нам не хватает Его, когда мы впервые

нащупываем в груди уплотнение, и с губ

невольно срывается молитва; когда

на рентгеновском снимке

вдруг проступает тень; когда нам переливают

пенящуюся кровь, которую кто-то пожертвовал

анонимно, чтобы спасти жизнь.

Нам не хватает Его, когда мы произносим Его имя,

вне себя от восторга или от гнева,

как женщина на родильном столе

зовет давно умершую мать.

Нам не хватает Его, когда на льняной

скатерти красуется теплый хлеб,

и сияют бокалы красного вина.

Нам не хватает Его, когда у моря, где бродят туристы,

из апельсиновой рощи вдруг взмывает белый голубь,

а в монастыре неподалеку начинает звонить колокол.

Нам не хватает Его, когда тропа ведет нас

под готическим узором листьев, под аркой

сплетенных ветвей, тянущихся друг к другу, словно

руки на «Сотворении Адама».

Нам не хватает Его, когда бредя мимо церкви,

мы улавливаем запах ладана,

подобный аромату свежеиспеченного хлеба,

который Милош сравнивал со счастьем.

Нам не хватает Его, когда в поисках строгой

и чистой простоты мы выбираем

кухонную мебель в квакерском стиле.

Нам не хватает Его, когда астрономы пророчат,

что видимые нам галактики будут удаляться

по мере того, как вселенная расширяется.

Нам не хватает Его, когда закат

напоминает о себе в витражном окне бара,

отделанного под старину.