– Потому что дома меня ждут жена и дети. Очень ждут. К тому же зачем мне влюбляться, если ты в нее по уши сам влюблен. Отбивать у друга девушку – значит, потерять друга. У нас на Кавказе поговорка есть: 'Деньги нашел – ничего не нашел, друга нашел – все нашел. Деньги потерял – ничего не потерял, друга потерял – все потерял'.

– А что, очень даже неплохая поговорка, – согласился Алексей.

А политрук продолжал:

– Я нашел в райцентре нового друга – тебя. И теперь не хочу терять его даже из-за красавицы Оксаны. Мы, кавказцы, дружбе верны до гроба. Дороже нашей солдатской дружбы нет ничего. Так что не бойся за свою Оксану.

Алешка слушал Алиева с раскрытым ртом, а потом несмело спросил:

– А вы откуда знаете, что я люблю Оксану?

– А разве мне не сказал об этом ты сам?

– Я-то? В жизни никому не говорил! Да разве об этом можно?

– Эх, друг, не обязательно говорить 'люблю', можно другие слова говорить. Важно, как ты их говоришь, как глаза твои ведут себя.

– Вот как интересно, сразу узнали. Только я прошу, не говорите дяде. Он все меня мальчишкой называет, хотя сам в моем возрасте уже давно замуж выскочил.

– Ты хочешь сказать, женился?

– Что в лоб, что по лбу. Я так понимаю.

– Дяде передавать не буду, не беспокойся, – пообещал Алиев.

На повороте дороги к лесу политрук распорядился выставить 'маяк' – двух бойцов.

В лес отряд вошел, когда начало темнеть.

Среди высоких сосен и мелколесья скопилось много снега. На полянах его намело уже сугробы. Никаких признаков, что здесь когда-то проходила дорога или тропа, не было видно. В иных местах бойцы проваливались в снегу до колен. Особенно трудно было обходить кустарник. Впереди шагал Алешка. На большой заснеженной поляне он остановился, оглядываясь.

– Ты куда завел отряд, Сусанин? – строго спросил его Ливанов.

– Дайте осмотреться. Это вам не вдоль по Питерской идти.

Алешка несколько раз ткнул в снег палкой, словно брод искал, и начал спускаться по пологой поляне в ту сторону, где, издавая монотонный звук, нервно дрожал на ветру камыш.

– Куда ты к лешему в болото лезешь? Утонуть хочешь? – забеспокоился Нечитайло.

Алешка обернулся, хотел ответить крепким словом, но сдержался, увидев шедших за директором лесхоза Млынского и Алиева. И все же пожаловался:

– Товарищ майор, скажите, чтобы не шумели на меня. В таких условиях я не могу вести отряд. Боец Горецвит свою задачу понял и выполняет ее. Что еще от меня нужно?

– А ты правильно ведешь? Не сбился с пути?

– Чуток, товарищ майор. Лишнего вправо взял. Но вы не беспокойтесь, за камышами точно выйдем на дорогу.

– Сколько до нее километров?

– Что вы! Метров пятьсот – семьсот, не больше.

Майор подозвал Ливанова и распорядился выделить в помощь Алешке пять бойцов.

– Пусть помогут парнишке, – сказал он, – а мы постоим. Весь отряд не может искать дорогу. – И как бы признавая свою вину: – Давно нужно было сообразить!

К Млынскому подошла Зиночка, озабоченно сказала:

– Товарищ майор, мне уже давно пора перевязать и накормить раненых.

Млынский взглянул на светящийся циферблат часов.

– Не теряйте времени. Разбивайте палатки здесь, на этой поляне. – И к Алиеву:

– Скоро сеанс связи. Скажите Наташе – пусть послушает. Отсюда, предупредите, передавать ничего не будем: немцы засекут, завтра весь лес перепашут.

Повернулся к Ливанову:

– Распорядитесь выдать бойцам на ужин сухой паек из расчета банка консервов и пачка галет на двоих.

– Маловато, товарищ майор. Учитывая, что сильный мороз, надо бы эту порцию выдать каждому.

– Еще неизвестно, когда теперь добудем продовольствие, но будь по-вашему: мороз действительно пробирает. Да проследите, чтобы никто не был обижен.

Зиночка успела перевязать и накормить раненых, а бойцы поужинать, когда из-за камышей показался Алешка, сопровождаемый группой бойцов. От ходьбы по глубокому снегу ему стало жарко, он распахнул полушубок, шапкой вытирал лицо. Радостный, подошел к Млынскому.

– Товарищ майор! Нашли дорогу! Нашли!

– Молодец! А шапку надень и застегнись. И поужинай. Через десять минут выходим.

Алешка первым делом разыскал Нечитайло. Тот понял, что неспроста. Сказать что-то хочет обидное. Опередил его.

– А все-таки напутал ты со своей третьей дорогой, Алешка. Из-за тебя ведь все мерзнут.

– Эх вы, невера, а еще директором работали! Да за одно это неверие к людям вас освобождать надо с руководящей должности.

– Ты что, рехнулся? – опешил Нечитайло. – Да знаешь ли ты, что для советского человека это самое тяжкое обвинение?.. – Уже доброжелательно спросил: – Неужели нашел?

– А то нет? За камышами за нашей поляной и начинается. А вы усомнились во мне, перед народом пустобрехом выставили. Обидно! Мне отец говорил, что директор в своем лесхозе не только дороги, а все тропиночки должен знать, из любого места напрямик выйти, – и побежал к своему взводу.

Нечитайло оторопело посмотрел ему вслед. Он побаивался Алешку за колкий язык, но больше любил за честность, правдивость. Не раз с тревогой думал: только бы люди правильно понимали Алешку, а то в жизни очень трудно бывает таким удивительно искренним.

Наташа передала Млынскому радиограмму из штаба армии. В ней говорилось:

'Сегодня в 0.30 в назначенном вами квадрате примите самолет.

Опознавательный знак – по три костра с обеих сторон посадочной площадки. Подробности в пакете, который вручит лично вам Максимов.

Привет. Ермолаев'.

Млынский дал прочесть радиограмму Алиеву.

– Ведите отряд в лесхоз, Хасан Алиевич, а я с товарищем Ливановым встречу самолет, отправлю тяжелораненых, перешлю захваченные нами документы.

– А как с немецким комендантом?

– Пусть летит на Большую землю. Нам он не нужен. На рассвете будем в лесхозе. Товарищ Ливанов, Алеше Горецвиту объявите благодарность сейчас же, не откладывая. Впрочем, пусть лучше это сделает Хасан Алиевич: все-таки вы родной дядя Алеше.

Вскоре отряд опять двинулся в путь. Впереди шел сияющий от радости Алешка. За ним в заснеженных шинелях бойцы боевого охранения.

– Хорош у меня племянник, товарищ майор! – с гордостью сказал Ливанов. – Орел!

– Берегите его, – отозвался Млынский, наблюдая за проходившими мимо бойцами. Его порадовало, что многие улыбались. Как значит, подумал он, для бойца пища и отдых, пусть даже кратковременный. Проявляй заботу о красноармейце, он выложится до предела, совершит, казалось бы, самое невозможное.

Зиночка, перевязав и накормив раненых, зашла в свою палатку, сняла шапку, стряхнула с нее снег, стала перед осколком зеркальца расчесывать волосы. Не успела уложить их, в палатку влетел Мишутка, обнял.

– Хочу остаться с тобой! Хочу с тобой!

– Но ты и так со мной.

– А вот папка…

Не договорил. Увидел входившего в палатку Млынского, кинулся к выходу. Майор перехватил его, взял