— Солдат скрылся. Мальчика нашли мертвым в хлеву десантников, на его теле — сто проколов от ударов вил…

— О Боже, я ведь запретил все эти хлева, овчарни, голубятни за оградой дворца, за пределами лагерей…

— Десантники держат там скот, награбленный по деревням.

— Кто убил этого мальчика? Солдат?

— Ваше превосходительство, это были десантники: вчера вечером они пришли в столовую пьяные, полуголые, они били тарелки, избивали поваров; я был там, видел свежую кровь на их руках; часовые схватили их, бросили в тюрьму; я слушаю: пятеро или шестеро спят, остальные сходятся вместе, угощают друг друга, переговариваются вполголоса; они свистят, вздыхают, мурлычут, мяукают… потом хихикают, смеются.

Самый молодой, невысокий блондин, встает, выходит из круга, идет к стене камеры, прикрывая глаза дрожащими ладонями, он упирается в стену, расстегивает ремень и пуговицы, резко поворачивается спиной к стене, штаны сползают на колени, распахнутая гимнастерка обнажает правое плечо; он топчет пол сапогами, запрокидывает голову, делает шаг в сторону: солдат, стоящий напротив, выбрасывает руки к стене, отступает на шаг, выгибает спину, снова выбрасывает руки вперед, солдат у стены приседает, закрыв руками лицо, другой шарит по стене, садится на корточки, нащупывает пол, он уже у стены, протягивает руку, сжимает каблук блондина; выставив другую руку, он упирается ладонью в его грудь. Тот, прижатый к стене, кричит, вырывается, другой солдат удерживает его, вдавив кулак в его грудь; остальные солдаты окружают их, распятый солдат вырывается, его тело обнажено, он бьет себя кулаками в грудь, рвет, толкает, его грудь ввалилась, живот выдается из тени, черный пот стекает по члену, мышцы бедер и жилы скручиваются со скрипом (ночью, в объятиях, блеск их кожи, их постанывание, их слюна), солдат падает, голова упирается в стену, руки, подергиваясь, отрываются от груди…

Утром я вхожу в камеру с новой сменой караула, под угрозой оружия они признаются в своем преступлении: напившись, они убили его…

Тело мальчика лежит в госпитале; для его транспортировки нужен кусок брезента или носилки, некоторые части оторваны, сто ударов вилами, Ваше Превосходительство.

Колено Сержа после операции стянуто тяжелой повязкой, он шевелит губами, его голова скатывается на забинтованное плечо, он грызет бинт зубами, у подножья кровати шумит прибой, по чернильному морю плывут фотографии, по валам перекатываются джипы, антенны взбивают грязный воздух, стальные мышцы под кузовом натыкаются на рифы; в освещенной солнцем воде стоят, накренившись на волне, джипы, из распоротых сидений лезет конский волос, морские водоросли между ног у солдат с перерезанным крест — накрест горлом, кровь клокочет в их ртах, стекает в уголки губ, заря покрывает мир, на касках, на коже сидений сверкают кровавые муравьи, красные головы, уши трепещут на утреннем ветру, рыбы кусают золотые медальоны на распоротых горлах, волны красят в черный цвет волосы на затылках, жгучие вспышки соли, вода надувает мою майку, Эмилиана кладет на нее руку, это кровь, я вскакиваю, полдень, скольжу на животе по селитре, пытаюсь встать, в гранитной тени под твоими грудями, мама, я хочу быть завоевателем, римляне, мама, римляне, конь мой дрожит, под его ноздрями — зеленая долина, я завоеватель, но я вижу, как из зеленой воды выпрыгивают лягушки. Мой большой мальчик, не забудь этих лягушек, римляне, мама, земля дрожит под их ногами, я познакомлю вас с Одри, он выходит из кустов, волоча за волосы женщину, его ноги горят. Серж, хватит болтать, засыпай поскорей. Зачем вы до сих пор крестите мой лоб? Лучше перекрестите живот. Спи, мой дорогой. Эмилиана, Эмилиана, если я умру, возьми к себе Одри, положи ему ладони на живот, одень его, он дрожит, колючая проволока царапает его бедра, овцы бегут по стелющейся траве, возьми его, коснись его выбритой кожи, люби его, верни его из Элё, он лежит на тебе в полдень, откинув волосы, после любви ты засыпаешь, тебе тепло под шерстяным пледом. Бронзовый шар летит под облаками, он ищет вас, он падает в деревья, под которыми вы любите друг друга, он давит вас и скатывается в пруд, шипя под водой. Я хочу, чтобы ты называла меня Соссело, чтобы ты касалась моих одежд, чтобы ты поклонялась мне, а не то лисица пролезет к тебе под платье и сожрет тебя, Трацизиус, я выплевываю облатку причастия, она тает на моей груди, соскальзывает в шорты, плавится на бедре, линии высокого напряжения гудят в раскаленном воздухе, пыльца спаривающихся насекомых сыпется мне на ухо; непорочные девочки и мальчики уходят с теннисного корта, прыгают в кусты дрока, преследуя дрозда в туннеле; вы знаете, с тех пор, как перестали ходить поезда, они разводят шампиньоны. Серж, мой маленький поэт, она гладит меня по щеке, кладет мне пальцы на подбородок и улыбается; она убегает, прыгает на рельсы, ее белая юбка скользит по крапиве, капли дождя падают на ее плечи, стекают по сводам и буравят золотой песок, посыпанный угольной пылью. Я догоняю ее, Вероника, обнимаю ее за талию, она откидывается назад в моих руках, отдаваясь мне, я целую ее губы, горькие от угля. Оставь меня, Серж, папа умер в туннеле, они забили его. Она плачет, дрожа в моих руках. Но ты должна быть счастлива, ради него, ради них. Я люблю тебя. Мама умирает. Теперь я буду твоей мамой. В проеме туннеля — ветви, крылья, листья, скалы, прозрачные, искрящиеся, будто стеклянные; Вероника, положи мне ладонь на живот, он пылает день и ночь; это ты там, внутри, положи ладонь, положи. Под огромным одиноким летним листом скрывается пронзительная стрекоза, она угрожает нашим беззащитным губам.

Десантники закованы в кандалы и помещены в дворцовую тюрьму; народ ропщет, окружив дворец, вырывает винтовки у охранников, группа молодых художников разворачивает красный транспарант, на котором нарисован зарезанный ребенок.

На закате губернатор, против воли офицеров — один из них ударил его по щеке, после чего был арестован стражниками и заперт в угольном подвале — решил встретиться с Иллитаном. На броневике в сопровождении двух джипов Иллитана перевезли из Элё в Энаменас. На всем пути следования повстанцы выгоняли детей из хижин и заставляли их махать бело — зелеными флажками; солдаты стояли спокойно в люках броневика: был приказ не стрелять.

Колонна въезжает в Энаменас через Северные ворота, за дворцом. Это самые большие ворота, выходящие на горы, народу пользоваться ими запрещено. Иллитана вытолкнули из машины во двор, он стоит, качаясь, на белом песке.

Губернатор спускается во двор, три сопровождающих его охранника стоят у колонн, передергивая затворы винтовок; солдат держит Иллитана за волосы, оттянув назад его голову, губернатор подходит, охранники расступаются; у Северных ворот солдат отгоняет голых детей; те, что постарше, ищут куски хлеба и мяса в канаве, прокопанной вдоль стены; над ними вороны, тяжелые и блестящие, как слитки стали, вылетают из дыр, летают в тени, но, едва задетые солнцем, возвращаются в гнезда.

Иллитан стоит на коленях на песке, колени кровоточат, солдат бьет его по затылку, губернатор удерживает его руку:

— Не бей его; сколь велика жажда свободы у того, кто не останавливается перед убийством детей; отойди.

Солдат смотрит на генерала, тот поднимает руку, солдат отпускает голову Иллитана.

— Останься со мной. Генерал, проводите Иллитана в ваш кабинет; мы с часовым следуем за вами.

В глубине двора блестит стекло: солдаты эскорта, сидя за столом, пьют пиво, винтовки и подсумки с магазинами висят на ставнях кабинетов. Иллитан встает, генерал ведет его в свой кабинет:

— Ты похож на женщину. Терпеть не могу женщин.

Иллитан прикован к стулу, его голова подрагивает в солнечных лучах; на ставне висит подсумок, под ним вымазанная в глине ладонь солдата, еще ниже, сквозь щель, видна полоска бедра между поясом и тканью, дымящаяся под слабым вечерним солнцем, из пор сочится пот. Губернатор встает, подходит к Иллитану, кладет ладонь на его плечо:

— Завтра мы поговорим еще. Генерал, разместите его в старой школе.

Он поворачивается к часовому, прислонившемуся к двери, винтовка между ног:

— Ты будешь охранять его до полуночи, я буду рядом в моем кабинете. Потом капрал сменит тебя. Ты вернешься в Элё только послезавтра. Генерал, не заставляйте кардинала ждать.

— Я зайду к вам, когда вернусь от него, Ваше Превосходительство.

— И постарайтесь, чтобы вас не находили больше, как позавчера, в оранжерее, под кроватью маленького певчего…

Под подвязанными ветвями, орошенными вечерним туманом, кардинал идет, опираясь на руку