— И давно ты ведешь эту двойную жизнь? — сказал ты.

— Да с того самого дня, как мы познакомились.

— Серьезно, все это время? — сказал ты. — Столько лет подряд?

— Я с моим мужем, Эриком, встретилась в тот же день, что и с тобой.

— Так это его зовут Эрик?

— Да, его, — сказала я. — Ну и что? Чего ты смеешься? Не над именем «Эрик», будем надеяться?

— Дурацкое имя, ей-богу. Даже для вымышленного персонажа.

— Эрик — не вымышленный персонаж! Он мой муж. И если б ты знал его лично, как знаю я, то не спешил бы заявлять, что Эрик — дурацкое имя!

— А вот в этом Эрику не слабо потягаться со мной? — сказал ты из-под одеяла и прошелся вдоль моего живота дорожкой поцелуев, подсунув руки мне под бедра, а после выпростал их, придавив меня сверху.

— Как можно сравнивать вас по поведению в постели? — сказала я, когда мы вынырнули снова на поверхность и отдышались. — Какое здесь может быть сравнение? Эрик — мой муж. Ты — мой любовник. У каждого свои потребности и своя роль.

— Ты меня разочаровала, — сказал ты, садясь. — До чего ж ты малорадикальна!

— Нету такого слова — «малорадикальна».

— Послушай, я что хочу сказать. Вот представился тебе случай придумать для себя другую жизнь — а ты?

— То есть что значит «придумать»? Я ничего не придумываю.

— Ты могла бы стать кем угодно, буквально всем на свете! Хоть этой, как ее… суперменшей! Работать на военную разведку, выполнять спецзадания правительства…

— Как! Подозревать, что я лгу?

— Могла бы сделаться воровкой-форточницей, сбежать из дому следом за бродячим цирком, учить слонов балансировать на шаре или же, я не знаю, втереться в круг богачей и знаменитостей, помочь Ким Бейсингер разобраться с ее проблемами! Вызволить из-за решетки того мужика с телевидения и сдать его в нарколечебницу…

— Какого мужика? — сказала я.

— Не знаю, как его фамилия — который угодил в тюрьму, он еще вел программу с той тощей девицей…

— Какой девицей?

— Ну, ту программу, от которой меня воротит, — сказал ты. — Не важно. Суть в другом. Ты могла бы стать миротворицей, видным деятелем по линии ООН! Или врачом, разрабатывать вакцину против коровьего бешенства, покуда оно нас всех не выкосило к чертовой матери! Но нет. Супруг, изволите ли видеть! Трое деток. Плюс свекровь, в довершение картины.

— Это точно, — сказала я. — С Элейн — форменное наказание.

— Кто такая Элейн?

— Свекровь же, — сказала я. — То есть что она наговаривает про меня Эру — это уму непостижимо!

— Кому-кому?

— Эру. Сокращенное от «Эрика».

Ты хлопнул обеими руками по одеялу и выругался.

— Нет, еще немного, и я за себя не ручаюсь!

— Я тоже, если она не прекратит врать ему, будто я — тайная алкоголичка, сижу целыми днями и напиваюсь в одиночку. Уверена, по вечерам, когда меня там нет, она звонит и накручивает его. Наверняка наплела, будто у меня кто-то есть. Добивается, чтобы он забрал детей и ушел. Эр, кстати, разумеется, никогда ничему такому не поверит.

— Разумеется, — сказал ты. — Потому что доверяет тебе, правильно?

— Ну, не хочу зря хвастать, но мы действительно очень хорошо друг друга знаем. Да, так я в прошлый раз гляжу на графин с виски, а потом — клянусь, это была не пыль — по внешней стороне идет тоненький меловой ободок, ты понял? Отмечает уровень содержимого! И потом, берешь трубку, а в телефоне, знаешь, легкий щелчок…

— Какой бывает, когда тебя кто-то подслушивает, да? Ты про такой щелчок?

— Именно! — сказала я. — Так что суди сам, что это за особа! Она меня сразу невзлюбила. С первого же дня, как мы поженились.

— Не понимаю даже, как меня занесло к тебе в постель, — сказал ты. — Такое выдаешь убожество, какого свет не видывал!

— А вот и видывал. Все это правда. Ты знаешь, я никогда не вру.

— И где же, по мнению Эрика, Бена с Амандой, а также Джонатана и Элейн, ты, например, находишься в данную минуту? — сказал ты. — Где, по их мнению, бываешь каждый вечер и каждый уик-энд, на Рождество, на Пасху и во время отпуска?

— Я — современная женщина. Занятой человек. Они сознают, что у меня должна быть своя жизнь.

— Мне тут закралась в голову одна мыслишка, — сказал ты.

— Что такое?

— Этот твой Эрик. Он какой из себя?

— А что?

— Не будь такой подозрительной! Ну, скажем, носит он усики?

— Кто, мой Эр? И не думает!

— Все правильно, — сказал ты. — И мой не носит. А лысинка намечается? И брюшко?

— Ничего похожего! Мой Эр сейчас в самом расцвете!

— Я так и знал, — сказал ты.

— Что ты знал? И как понимать это «мой тоже не носит»?

— Я вынужден сообщить тебе кое-что, — сказал ты.

— Ну?

— У меня роман на стороне.

— Неправда!

— С мужчиной по имени Эрик, — сказал ты. — И, судя по твоему описанию, я уверен, что это тот же самый Эрик.

— Мой Эрик?

— Но он ведь и мой, — сказал ты.

— Нет уж, дудки! — сказала я.

— Мы с Риком знакомы с детских лет, — сказал ты. — Ходили в одну школу. Помню, как он любил математику.

Мы вместе росли, потом наши пути разошлись. Он теперь семейный человек.

— Присвоить мою другую жизнь? Даже не надейся!

— Мы с ним встречаемся в дневное время, когда его жена думает, что он на работе. Элейн, матушка его, — совсем уже, поди, состарилась! — дружила с моей мамой, выйдут, бывало, покурить, и ну точить друг с другом лясы у задней двери дома в нашем муниципальном микрорайоне…

— Ага! Вот! Мой Эр вырос не на муниципальных задворках, — сказала я.

— Об этом Рик никогда не скажет правды, слишком стыдится тех условий, в которых мы росли. У него все в жизни держится на ниточке, кругом сплошной обман.

— В каком смысле?

— Ну взять хотя бы его жену, — сказал ты.

— А что жена?

— Тревожно мне за нее. Муж с кем-то крутит любовь. Женщина день-деньской либо пьянствует одинешенька в пустом доме, либо привязана к этим кошмарным детям. Старший практически малолетний преступник…

— Чего-о?