стекло пальцами. — Феденька у нас Крайнов, разве вы не знаете? Ну, как же так… Быстро люди все забывают.

Мужик, что-то бормоча и укоризненно покачивая головой, потопал в здание, а Павел вдруг почувствовал неловкость, будто он и правда забыл что-то такое, чего забывать не просто не следует, но даже предосудительно. Крайнов, значит. Надо потом Макарова порасспрашивать. Может быть, Володька не забыл этого Феденьку Крайнова. Если, конечно, вообще о нем когда-нибудь что-нибудь знал.

Павел еще немножко постоял у входа, повспоминал свою недоремонтированную квартиру, помечтал об обещанном Макаровым плове — и опять пошел на балкон над зеркальным залом.

Тетки в зале прыгали уже другие, а командовала ими все та же девчонка. И тоже прыгала, махала руками, дрыгала ногами как заведенная и при этом все время что-то говорила. Одна из теток с размаху села на пол, завозилась, пытаясь встать… Девчонка подскочила, легко, как мешок с сеном, подняла тетку за руку, шлепнула по очень мягкому месту, не переставая командовать четким и звонким голосом, и даже дыхание у нее не сбилось. Надо же, а ведь уже почти два часа скачет. Хорошая девчонка. Но не та, которую увез сегодня из дому Серый. И, уж конечно, не та, которую вчера ночью Серый привез домой.

Павел опять вышел на улицу, постоял, ожидая, не выйдет ли курящий врач, не расскажет ли еще что-нибудь интересное. Врач не выходил, вышли два карликовых бегемота из тех, кто толпился на балконе над зеркальным залом. Закурили, лениво перекидываясь какими-то неинтересными словами. Вдруг, как по команде, оглянулись на стайку девушек, целеустремленно топающих к клубу, переглянулись, заулыбались… На взгляд Павла, ничего в девушках не было такого особенного, чтобы переглядываться и улыбаться. Карликовые бегемоты дождались, когда все девушки войдут в клуб, одновременно бросили недокуренные сигареты мимо ящика с песком, одинаково потерли руки.

— Сейчас Зоины чемпионки покажут, — мечтательно сказал один.

— Пока-а-ажут, — еще мечтательнее согласился второй. — Рыбы ее золотые, а?

Они заторопились ко входу, Павел помедлил минуту — и тоже пошел. «Рыбы мои золотые» — так говорила та, вчерашняя Зоя, барменша из «Фортуны». Еще одно странное совпадение.

Сейчас в зеркальном зале происходило что-то другое, что-то совершенно не похожее на вакханалию предыдущих часов. Десятка два девушек перед зеркальной стеной делали что-то очень сложное, что-то вроде общего танца в непонятном ритме — музыки-то не было. А девчонка, которая перед этим командовала тетками, сейчас стояла за спинами девушек и повторяла их движения. А, нет, это они ее движения повторяют, следя за отражением в зеркале. Ой, что делает… Разве можно так над живыми людьми измываться? Ведь сейчас кто-нибудь что-нибудь себе вывихнет. Карликовые бегемоты шептались одобрительно, цокали языками и качали головами. Девчонка-тренер вдруг выкинула и вовсе немыслимое, чуть ли не узлом завязалась, и из этого узла вверх строго вертикально вытянулась нога. Девушки повторили этот трюк, но Павел на них уже не смотрел — у них не было багровых синяков на бедре выше колена. А у девчонки-тренера был. Значит, все-таки та, из «Фортуны». Мистика.

— Серый, — придушенно шепнул кто-то рядом. — Толич, смотри, Серый чего-то пришел…

Павел оглянулся — на балконе появился какой-то совершенно невыразительный тип, и невысокий, и неширокий, и стриженный не наголо, и никаких золотых цепей. Немножко скуластый, слегка курносый. Очень спокойные, даже будто сонные, светло-серые глаза. И одет во что-то серенькое, в обычную летнюю униформу любого городского жителя среднего достатка. В общем, вполне серый. Но чтобы крутой?..

Карликовые бегемоты потихоньку подвинулись к выходу, некоторые вообще смылись незаметно, которые остались — расступились, освобождая место в центре у перил, каждый подчеркнуто уважительно кивнул Серому, некоторые даже сказали что-то. Наблюдать за всем этим было неожиданно интересно, и Павел для удобства выбрал хорошую диспозицию — вышел за дверь, но остановился у косяка. И зал почти весь видно, и балкон, и Серого в центре балкона.

Внизу что-то произошло, Зоя что-то спросила, несколько голосов ей ответили, и вдруг над залом негромко понеслось: «Во французской стороне, на чужой планете…» Павел невольно шагнул вперед, заглянул вниз — неужели вчерашний сумасшедший танец Зоя здесь репетирует?

Ничего подобного. Танец, конечно, тоже был сумасшедшим, но ничем, похожим на вчерашнее безобразие в кабаке, даже и не пахло. Это был просто сумасшедшей сложности спортивный танец, наверное — экспромт, потому что каждая танцевала свое, и Зоя танцевала свое, и это было все очень сложно, и профессионально, и красиво… Но такого массового психоза, который он наблюдал в ресторане «Фортуны», вызвать, конечно, не могло. Простая тренировка. Ну, хорошо, не простая тренировка. Очень сложная тренировка. Но деньги с балкона никто кидать и не думал.

Танец закончился, в зале началось беспорядочное движение, разговоры, смех… Конец рабочего дня. Сейчас она сядет в полированную керосинку Серого — и уедет. Куда?

— Зоя, — сказал Серый.

Павел шарахнулся за дверь. Настроение резко испортилось. Все-таки на редкость глупо он себя ведет со вчерашней ночи. Лет пятнадцать назад он разучился вести себя так глупо. По крайней мере, до последнего времени он был в этом твердо уверен. А главное — какое ему до всего до этого дело? Ах да, его об этом уже спрашивали.

Серый что-то говорил Зое, Зоя что-то говорила Серому, Павел старался не слушать, потому что никакого дела ему до этого не было, и так три часа неизвестно на что убил, а Макаров, наверное, уже плов сочиняет… Все, надо ехать.

И тут мимо Павла шустро прошмыгнула мелкая, тощенькая, коротко стриженная особа, сунулась крутому Серому под бочок, а тот сразу обнял ее, прижал к себе, носом своим курносым сунулся ей в макушку… Крутой Серый был откровенно рад появлению мелкой особы. Минуточку, а Зоя? Павел выставил правое ухо и стал прислушиваться. Ничего, плов подождет, раз такое дело.

Как он понял, Зоя за что-то ругала мелкую особу, та кричала, что больше не будет, а сама смеялась. И Серый смеялся ей в макушку. А потом они помахали руками, повернулись и пошли к двери с балкона, в сторону Павла, тихо переговариваясь и улыбаясь друг другу. Мелкая особа подняла взгляд, увидела Павла, сделала многозначительное лицо и, отстав от Серого в дверях на шаг, вдруг пальцем прочертила перед лицом Павла довольно уверенные точки и тире: «Иди домой».

Ага, уже глюки начались. Павел постоял минутку, ошеломленно глядя вслед этой парочке, а потом пошел за ними как привязанный. Вышел, понаблюдал, как они немножко попрепирались из-за водительского места, толкаясь у распахнутой дверцы, щипая друг друга и оттаскивая за руки. Почему-то не удивился, что победила мелкая особа. Долго смотрел вслед этому полированному корыту, потом заметил, что несколько человек, вышедших из клуба, смотрят вслед этому корыту с одинаковым выражением возмущенного недоверия, и внезапно устыдился — неужели и у него лицо сейчас такое?..

Ну ладно. А Зою он все-таки дождется.

Он ждал ту Зою, которая вчера танцевала в «Фортуне», или ту, которая только что тренировала теток в зеркальном зале. А из клуба вышла та топ-модель, которую Серый сегодня увез из Зоиного дома. В этой топ-модели невозможно было угадать ни одну из этих Зой. Он и не угадал, только тупо удивился, как это она вдруг здесь оказалась. Наверное, в салон красоты приезжала…

Но тут какая-то роскошная брюнетка выскочила из дорогого спортивного автомобиля, кинулась наперерез топ-модели и закричала:

— Зоя!

Ну да, он и сам знал, что это тоже Зоя. Другая Зоя. В этом городе живет страшное количество Зой, и все — в одном доме.

Другая Зоя быстро отделалась от роскошной брюнетки, повернулась и уже собиралась уходить, — и тогда Павел ее окликнул.

Она его узнала. Она была той, из «Фортуны». И одновременно — той, из зеркального зала. И вот этой — сдержанной, холодноватой, почти надменной топ-моделью. Машина его, видите ли, ей не нравится. Керосинка Серого ей, видите ли, нравится, а его машина не нравится. На его вполне пристойную, почти новую, ухоженную «десятку» Зоя смотрела с плохо скрываемым отвращением. Даже, можно сказать, с ненавистью.

Он шел рядом с ней, стараясь разглядывать ее не очень уж откровенно, но, наверное, она все равно замечала… Улыбалась чуть заметно, снисходительно и насмешливо, совсем как греческий Федор на плакате. Спросила, по какому делу он ее искал, а он растерялся, потому что все время думал, что тот Сережа,