Чалфенам направляется Миллат, когда уходит из дома. А Клара, давно переставшая верить в баскетбольную секцию, как-то вечером заставила Айри сказать правду. И вот уже несколько месяцев она только и слышала: Чалфены то, Чалфены сё, Джойс сказала то-то, Маркус ужасно умный. Но Клара не собиралась поднимать шум. Она хотела как лучше для Айри. Она была уверена, что родительская любовь на девять десятых состоит из жертвенности. Она даже думала встретиться с Чалфенами, но либо Клара страдала паранойей, либо Айри действительно не хотела, чтобы они познакомились. Обращаться за поддержкой к Арчибальду было бессмысленно. Он редко видел Айри: только когда заходил домой, чтобы поесть, помыться и переодеться, — и не находил ничего странного в том, что Айри постоянно говорит о чалфенских детках (Дорогая, судя по всему, они хорошие люди), или в том, что делает Джойс (Правда ведь, дорогая, это очень мило?), или в том, что говорит Маркус (Прямо как настоящий Эйнштейн. Повезло тебе. Мне пора бежать. Сэмми ждет меня в восемь у О'Коннелла). Арчи был толстокожий, как крокодил. Отцовство казалось ему таким непреложным генетическим фактом (это была самая ясная и понятная вещь в жизни Арчи), что ему и в голову не приходило, что кто-то может покушаться на его роль. Так что Кларе оставалось только в одиночестве кусать губы, думать, что она теряет свою дочь, и сглатывать кровь.

Но Алсана наконец приняла решение: это война, и ей нужен союзник. В конце января 1991-го, когда Рождество и Рамадан остались позади, она позвонила Кларе:

— Знаешь о Чябликах?

— Чалфенах? По-моему, их фамилия Чалфены. Да, знаю. Это родители одного из друзей Айри, — осторожно начала Клара. Она хотела сначала узнать, что о них думает Алсана. — Джошуа Чалфена. Судя по всему, хорошие люди.

Алсана с негодованием фыркнула.

— Я их буду звать Чябликами, потому что они как зяблики — гадкие английские птички, склевывающие все лучшие семена! Эти птички делают с моим лавром то же, что эти люди с моим сыном. Но они еще хуже. Они — птицы с зубами, с острыми клыками. Не просто воруют, а раздирают добычу! Что ты о них знаешь?

— Да… собственно, ничего. Они помогают Айри и Миллату по биологии и математике. Алси, я уверена, в этом нет ничего страшного. Айри стала гораздо лучше учиться. Правда, ее почти всегда нет дома, но я пока не знаю, что с этим делать.

Клара услышала, как Алсана сердито хлопнула ладонью по перилам.

— Ты их видела? Я лично их не видела, но они считают себя вправе давать моему сыну деньги, позволять ему жить в их доме, как будто у него нет своего дома и своих родителей, которые могут дать ему денег. И наверняка поливают меня грязью. Одному Богу известно., что он им про меня говорит! Кто они такие? Я их не знаю! Миллат проводит с ними все свободное время, и я что-то не вижу, чтобы он стал лучше учиться. По- прежнему курит траву и спит с девками. Я пыталась поговорить с Самадом, но он в своем мире. Он даже слушать не хочет. Только кричит на Миллата, а со мной разговаривать не желает. Мы из кожи вон лезем, чтобы заработать денег и вернуть Маджида, оплатить ему обучение в хорошем колледже. Я делаю все, чтобы семья не распалась, а эти Чяблики пытаются разодрать ее своими клыками!

Клара закусила губу и молча кивнула.

— Эй, ты слушаешь?

— Да, — ответила Клара. — Да. Видишь ли, Айри их боготворит. Я сначала расстраивалась, а потом решила, что все это глупости. И Арчи говорит, что все это глупости.

— Если такому балбесу, как Арчи, сказать, что на Луне нет притяжения, он ответит, что все это глупости. Мы пятнадцать лет обходились без его мнения, обойдемся и на этот раз. Клара, — сказала Алсана, и ее дыхание тяжело отдавалось в трубке, голос был усталый, — мы всегда помогали друг другу… И сейчас ты мне нужна.

— Но… я не знаю…

— Чего тут не знать. Я купила билеты в кино на старый французский фильм, как раз как ты любишь. Сегодня в два тридцать. Встречаемся у «Трисайкл Театр». Позорная Племянница тоже будет. Потом выпьем чаю. И поговорим.

Фильм назывался «На последнем дыхании»: 16 мм, черно-белый. Старые «форды», бульвары. Случайные встречи и носовые платки. Поцелуи и сигареты. Кларе он понравился (Красавец Бельмондо! Красавец Себерг! Красивый Париж!), Нине показался слишком французским, а Алсана никак не могла понять, о чем все это.

— Парень и девушка носятся по Франции, болтают глупости, убивают полицейских, крадут машины, и все это время она бегает без лифчика. Если это и есть европейское кино, то уж лучше я буду круглые сутки смотреть голливудские фильмы. А теперь, дамы, поговорим о делах.

Нина принесла чай и с грохотом поставила чашки на стол.

— Ну, и зачем вы организуете заговор против этих Чябликов? Прямо как у Хичкока.

Алсана вкратце объяснила, в чем дело.

Нина достала из сумки «Консулат», закурила, выдохнула ментоловый дым и сказала:

— Тетенька, судя по всему, это хорошая семья среднего класса. Они помогают Миллату делать уроки. И ради этого вы меня оторвали от работы? Мы же не в Джонстауне!

— Нет, — осторожно начала Клара, — конечно нет. Твоя тетенька только хочет сказать, что Миллат и Айри проводят там очень много времени, поэтому нам интересно узнать, какие они. Это вполне естественно.

— Нет, я не только это хочу сказать, — возразила Апсана. — Я хочу сказать, что эти люди отбирают у меня сына! Зубастые птицы! Они его англизируют! Они нарочно разлучают Миллата с его родной культурой, с его семьей, с его религией…

— С каких это пор ты так печешься о религии?!

— Ты, ты ничего не понимаешь. Позорная Племянница, ты не знаешь, как я трясусь за своего сына, ты не знаешь…

— Если я ничего не знаю, ничего не понимаю, то какого черта ты меня сюда притащила? У меня куча дел. — Нина взяла сумочку и встала. — Извини, Клара. Не знаю, почему вечно получается одно и то же. Увидимся…

— Сядь, — прошипела Алсана и схватила ее за руку. — Садись. Ладно, я все поняла, садись, мисс Умная Лесбиянка. Ты нам нужна. Садись, прости меня. Хорошо? Вот так-то лучше.

— Ладно, — согласилась Нина, яростно туша окурок о салфетку. — Но тогда я скажу то, что думаю, а ты помолчишь и послушаешь. Хорошо? Вот так. Вы сами только что сказали, что Айри стала приносить отличные оценки, и если Миллат не стал учиться лучше, так это и не удивительно — он не старается. По крайней мере, кто-то пытается ему помочь. А раз он проводит у них слишком много времени, значит, он сам этого хочет. Никто его не заставляет. У вас дома сейчас тоже не рай. Он бежит от себя и старается оказаться как можно дальше от Икбалов.

— Какое там «дальше»! Да они живут в двух кварталах! — победоносно закричала Алсана.

— Я имела в виду в метафорическом смысле. Согласись, иногда довольно трудно быть Икбалом. Для него эта семья — единственное убежище. Может, они на него хорошо влияют или еще что…

— Во-во, еще что, — зловеще повторила Алсана.

— Алси, чего ты боишься? Ведь ты сама постоянно говоришь: Миллат — новое поколение. Ну так разреши ему поступать, как он хочет. Посмотри на меня. Может, я для тебя и Позорная Племянница, но я хорошо зарабатываю на своей обуви. — Алсана с сомнением посмотрела на черные сапоги до колен. Нина сама придумала модель, сама их сшила и сама же теперь носит. — И у меня замечательная жизнь. У меня есть принципы, и я ими не поступаюсь. Я просто хочу сказать, что он уже воюет с Самадом. Не хватало еще тебе с ним поссориться.

Алсана что-то пробурчала своему черничному чаю.

— И если уж тебе, Алсана, обязательно надо из-за чего-то волноваться, так волнуйся лучше из-за КЕВИНа. Люди из КЕВИНа просто сумасшедшие. Их много. И все те, кого даже не заподозришь. Мо — мясник, ты его знаешь, Хусейн Ишмаэл — родственник Ардашира. Он, значит. И еще