Да, сколько раз в своей жизни ни вспоминал я о тех мгновениях, ни разу не сомневался, что большего наслаж­дения никогда не дарили боги Кратону и ничего более сладостного уже не будет дано ему испытать.

Всем своим телом и каждым кусочком тела в отдель­ности — и щекой, и плечом, и ребрами, и животом, и бед­рами, и коленями, и ступнями — я чувствовал, как стихает дрожь в ее теле, как словно оттаивают в живом тепле и становятся податливей все ее мышцы, бедра становятся горячей самого огня, а дыхание — послушным моему ды­ханию. И вот она ожила и наконец ответила на мою силу своей живой силой. Ее руки крепко обвили мою шею, ее ноги крепко обвили мои чресла — и моя плоть вошла в ее плоть так легко, так сильно и глубоко, будто я сам превратился в лавину, всей своей плотью и силой двинув­шуюся с высокой горы в ущелье.

Она едва не задушила меня, когда нас обоих припод­няла волна сладчайшей судороги. И не скоро отпустила нас та волна, не скоро отпустила нас та сладчайшая судорога, унося в бездну, словно поток великого Хаоса. И на целую вечность замерло во мне дыхание, а перед гла­зами стали вспыхивать ослепительные огни. Когда же первый вздох наполнил чудесной легкостью все мое тело, мне почудилось, будто с этим-то вздохом я впервые по­явился на свет.

Скифская красавица нежно погладила меня по спине и с легким стоном вздохнула сама. И, услышав тот тихий вздох, я вспомнил ее страстный крик, с которым не срав­ниться ни грому небесному, ни гулу страшной лавины.

Я поцеловал ее в шею, и под моими губами своенравно дернулась тонкая жилка.

И тогда тихо спросил ее:

— Как тебя зовут?

Она снова вздохнула и еще раз, уже легко и ласково, обняла меня за шею.

— Азелек,— словно шелест тихого ветра донесся ее ответ.

— Что это значит по-скифски?

— Жаворонок.

— А мое имя — Кратон. Это значит Побеждающий,— прошептал я.— Но как можно победить жаворонка? Жа­воронок поет себе в небесах над всякой победой.

Похоже, Азелек пропустила мимо ушей все мои витиеватые любезности. Она убрала руки, а ее дыхание осталось таким же спокойным и ровным.

Нам стало нестерпимо жарко в скифской накидке. Я откинул край, выбрался наружу, вновь закутал в накидку моего «скифского юношу», а потом с необъяснимой лег­костью поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам.

Дым почти погасших костров свивался над нами и огромным белым столбом поднимался в чистые синие небеса.

«Всемилостивые боги! — в беззаботном, хмельном ве­селье мысленно взмолился я,— Благодарю вас и обещаю вам жертвы всесожжения на всю свою годовую выручку! Вы приютили Кратона и прекрасного «юного скифа» на острове блаженства. Никто никогда не доберется до острова и не отыщет нас тут!»

Несомненно, белый столб дыма над нами можно было легко приметить не только из лагеря Гарпага, но и от самих Пасаргад.

Чтобы испытать Судьбу в третий раз, полагалось теперь явиться к царю персов живым и невредимым, бережно неся в руках его любимого «жаворонка».

Теперь мне уже нравился свежий холодок, охватывав­ший мою наготу со всех сторон.

Тайна оставалась тайной. Искушение разгадать ее до конца — конечно же до конца, весьма опасного,— сладо­стно мучило меня. Но кое-что уже было ясно.

Да, тайна Азала крепко связывала их обоих — царя пер­сов и его скифскую красавицу. Кем была она у Кира? Женой? Наложницей? Невольницей? Персам полагалось скрывать своих жен от чужих глаз — вот в чем была основа тайны, за которой скрывалась еще одна — тайна странной слабости царя Кира.

Глядя в небеса и на белую колонну дыма, я ни мгновение не сомневался в том, что вернусь к Киру или вместе с Азелек, или в одиночку, если она изберет себе отдельный путь, и при том ничуть не стану страшиться ее возможного признания своему господину. Не Скамандр, а Кир научил меня весело принимать Судьбу и испытывать наслаждение, честно играя с ней в самые опасные игры.

У меня за спиной послышалось движение: Азелек оде­валась. Я подождал немного, а потом, сдерживая улыбку, громко произнес:

— Азал! Без коней нам будет трудно добраться до дома. Ты должен помочь мне.

Ответа не дождался, но не усомнился в том, что «Азал» безропотно повинуется.

Тогда я смело, не стыдясь наготы, повернулся к Азелек лицом и добавил:

— Думаю, нам вполне хватит одного коня.

Азелек была уже полностью одета и уже с прибранными под края накидки волосами. Она сверкнула глазами, по­тупила взгляд и зарделась.

Замечу наперед, что до самых Пасаргад Азелек не про­ронила ни единого слова.

Мы нашли селение на той широкой дороге, что уходила в горы из долины, занятой войсками Гарпага. Одному из жителей я предложил за худоватую кобылу несколько серебряных монет, которые держал в своем поясе но тот напугался и побежал за помощью. Пришлось забрать лошадь так, даром. Была небольшая погоня, но стоило издали показать меч, как простолюдины отстали. Впоследствии на пути Кирова войска из Пасаргад в Эктабан мне даже удалось вернуть кобылку ее пугливому хозяину.

Итак, мы возвращались в Пасаргады по главной торговой дороге. Правил я. Азелек сидела сзади и не обхватывала меня за бока даже тогда, когда лошадь пускалась в галоп.

Иногда, на привалах, я нечаянно притрагивался к Азелек. Она не отскакивала в сторону, но взгляд ее прекрасных глаз напоминал мне о ночном уколе короткого скифского меча, по счастью унесенного лавиной.

Признаюсь, я сильно желал ее, но не добивался своего ни ласковым обращением, ни соблазнами, ни силой. Kaжется, я начинал понимать Кира. Он знал, чего стоит истинная свобода, потому и не мог, не хотел признавать никакой Судьбы. И ему был необходим такой «жаворонок». Ведь жаворонка можно поймать, но тогда как насладишься его пением в высоких синих небесах?

Едва мы достигли на пятый день плоскогорья, как нас сразу окружили всадники-персы. И в окружении низкорослых, крепких жеребцов наша легкая кобылка резво помчалась в Пасаргады, весело взбрыкивая и крутя хвостом.

Царь Кир вышел нам навстречу, оставив позади своего брата Гистаспа и хазарапата. Он шел, широко раскинув руки и радостно улыбаясь.

Я поспешил соскочить с седла и припасть на колено. В тот же миг Азелек очутилась на земле рядом со мной.

— Царь! — с грустью обратился я к Киру, не поднимая глаз.— Дорога была нелегкой. Мы сделали все, что было в наших силах.

И тут на мое плечо легла сверху тяжелая рука царя персов.

— Рад, что ты вернулся, эллин.— Голос Кира оказался, сверх моего ожидания, не гневен, а даже весел.— Мой брат Гистасп всегда во всем сомневается, и мы поспорили. Теперь ему придется отдать мне лучшего коня из своего табуна.

— Царь! Мы потеряли Иштагу,— не переменил я пе­чального тона.— Он прикрывал наш отход и доблестно сра­жался один против десятка врагов. Враги не смогли убить его, но от шума битвы случился горный обвал. Так погиб Иштагу.

— Славный был воин,— только раз вздохнул Кир, по­молчал и вдруг коротко рассмеялся: — Иштагу подхватил от тебя, эллин, дурную болезнь, Судьбу. Так ты и остался сам в живых.

— Признаю свою вину,— сказал я, и вправду почув­ствовав себя кое в чем виноватым.

— Встань! — повелел Кир и убрал руку с моего плеча.— Ты — тоже, Азал.

Он зорко посмотрел сначала мне в глаза, потом — сво­ему скифу. Его брови таинственно пошевелились, он сказал Азелек:

— Иди.

Затем царь персов жестом приказал мне приблизить ухо к самым его устам. В его глазах мелькнуло то самое выражение, с которым он некогда задал вопрос, решавший мою судьбу: «Ты видел их?» Жилы мои