– Бывший покойный владелец этого дома князь Николай Иванович Верхотуров был моим отцом. Этого никто не знал, так как князь не был женат на моей матери, она была его крепостной. Воспитывались мы, его дети, за границей под фамилией Туровских, и только незадолго до своей смерти отец выписал меня к себе. Я жила у него на правах дочери для всех домашних, но в городе вовсе не знали об этом. Князь в последнее время никуда не выезжал и сам никого не принимал. О моем существовании не подозревали и, когда умер отец, думали, что у него нет наследников. Завещания не осталось, а прямых наследников не оказывалось. После смерти отца я осталась в его доме в самом неопределенном положении, не зная, что предстоит мне в будущем. Дворовые, которые обожали мою мать, вышедшую из их же среды и умершую, когда мне было пять лет, – относились ко мне с большой добротой и продолжали служить как будто законной дочери их покойного барина. Они все сделали это по собственному желанию, потому что получили перед смертью князя все до одного вольную. Но, конечно, навсегда мне здесь оставаться было нельзя, и приходилось думать о том, что делать. Без родных – по отцу, если бы они и были, они не признали бы меня, а со стороны матери у меня только карлик, которого вы знаете, Максим Ионыч – он приходился ей двоюродным братом, – так вот, без родных, без связей, без всяких средств я была в сильных руках иезуитов. Волей-неволей мне приходилось опасаться их и просить вас хранить в глубокой тайне, что я просила вас хотя бы о таком деле, как освобождение Станислава. И вдруг сегодня я получила известие, что отец перед смертью, давая вольную дворовым, обращался с письмом к государю, прося утвердить наследство за его детьми и дать нам дворянскую фамилию. Государь ввиду заслуг, как сообщено мне теперь, покойного князя Верхотурова, изъявил согласие исполнить его предсмертную волю, и, по Высочайшему повелению, нам дана фамилия Туровских, а все наследство утверждено за нами.

Из всего этого рассказа Веры, который Елчанинов прослушал не перебивая, он понял только два обстоятельства и сделал два вывода: что теперь она – счастливая и равноправная невеста маркиза де Трамвиля и что ему, Елчанинову, легче теперь рассчитывать на то, что она, уже как хозяйка верхотуровского дома, согласится приютить у себя Варгина.

О первом он счел за лучшее промолчать, потому что Вера не упоминала о маркизе, ему заговаривать о нем не приходилось еще раз, тем более что он уже не утерпел сегодня и задал вопрос о Трамвиле. Что же касается второго, то есть помещения Варгина, то Елчанинов сейчас же поспешил прямо приступить к делу. Он рассказал Вере все без утайки, как случайно узнал о существовании подземного хода в доме на Пеньках, как достал к нему ключ, как шел по этому ходу, что услышал, притаившись за дверью в столовой, и что случилось сегодня с Варгиным.

– Так скорее привезите его ко мне! – решительно проговорила Вера, сразу сообразив, в чем было дело, и прежде чем Елчанинов успел договорить ей свою просьбу.

– Я так и думал, я не сомневался, что вы не откажете, если будет хоть какая-нибудь возможность! – воскликнул он, невольно восхищаясь ею.

– Теперь есть полная возможность, – сказала она. – Так не теряйте времени, отправляйтесь за ним, подвезите его к оранжерее, об остальном я распоряжусь. Вас встретят и проведут в дом. Я велю приготовить комнату. Доктор нужен?

– Нет, по-видимому, леди знает лучше доктора, что нужно делать.

– Тогда пусть леди приедет ко мне с главного подъезда, как будто в гости. Она уже была у меня тут один раз. Отлично, идите же! – и Вера, встав, протянула ему руку.

В то время рукопожатие между мужчиной и девушкой не было вовсе в обыкновении. Если девушка протягивала руку кому-нибудь, ей целовали ее.

Елчанинов поднес к губам руку Веры и несколько дольше, чем это нужно было для официального поцелуя, не отнимал губ от руки. Она, словно забывшись, позволила ему сделать это.

– Так я вас увижу еще сегодня? – спросил он на прощанье.

Она посмотрела на него своим ясным, светлым взглядом и, наклонив голову, ответила:

– Да!

Елчанинов бросился домой.

Денщик успел уже привести ямскую четырехместную карету. Она ждала у подъезда.

– Куда пан хочет везти меня? – спросил Станислав, который чувствовал себя очень хорошо и надежно в квартире Елчанинова и не имел ни малейшей охоты выходить.

– Едемте, едемте, некогда рассуждать! – торопил его Елчанинов. – Мне нужна ваша помощь.

– Так мы едем с паном по панскому делу?

– Да.

– А не по моему?

Станислав, чувствуя себя несчастным, в наивности своей искренне предполагал, что теперь у Елчанинова только и заботы что о нем, Станиславе.

– Да садитесь же! – нетерпеливо сказал ему Елчанинов.

Они сели и поехали.

Елчанинов был все утро в таком волнении, что не мог еще хорошенько собраться с мыслями, и теперь, когда все более или менее наладилось уже, ощутил приятное чувство некоторого покоя, качаясь на рессорах наемной кареты. Некоторое время он ехал, вполне наслаждаясь этим покоем, как вдруг выпрямился, словно его толкнул кто-то.

«Да что же это я делаю? – сообразил он, оглядываясь на Станислава. – Я везу его туда, к Варгину, а там леди Гариссон!»

Взяв с собой Станислава, он совсем забыл о подробности, узнанной им из разговора патера с управляющим, а именно, что леди каким-то образом приходится женою Станиславу и что она не знает о его пребывании здесь, в Петербурге. Эту подробность он совсем упустил, занятый более близким для себя делом, и вдруг выходило, что он вез жене мужа, от которого она скрывалась или который сам скрывался от нее – этого Елчанинов не знал.

«Вот так штука! – думал он. – И как мне это не пришло в голову раньше? Кирш, наверное, предусмотрел бы все, а я вот ничего не умею сделать один толком. Однако как же быть?»