зов Кулугин – дежурный в этот день в Таврическом дворце. – Кто смел, кто смел положить ко мне эту записку? – набросился на него Потемкин, тряся в руке небольшой лист синей почтовой бумаги.

Полное недоумение выразилось на лице Кулугина. Он выпрямился и глядел на князя, видимо, готовый исполнить всякое его приказание, но решительно не понимая вопроса, который задавали ему.

– Вот эту записку? – повторил Потемкин, показывая на бумагу.

– В течение моего дежурства с утра никто не входил в кабинет вашей светлости! – отчетливо произнес Кулугин.

Потемкин остановился. Он, казалось, убедился по виду Кулугина, что тот не виноват ни в чем, повернулся и ушел в кабинет, хлопнув дверью.

Через некоторое время в кабинете послышался звонок. Кулугин кинулся туда. Потемкин сидел у стола. Он все еще держал записку в руках и теперь внимательно разглядывал ее.

– Что это такое? – гораздо уже мягче произнес он. – У меня на столе очутилась записка какого-то графа Феникса. Вы все время были в дежурной?

– Все время, ваша светлость.

– Никто не входил сюда?

– Никто.

– Странно! Вы не знаете, кто это – граф Феникс?

– Я знаю, ваша светлость, что граф Феникс – человек, достойный удивления во всех отношениях. Он появился недавно в Петербурге. Образ жизни его поразителен по своей роскоши, но еще более поразительны дела этого человека. Ему все доступно...

– И даже доступно класть невидимкой записки в мой кабинет?

– И даже это, ваша светлость! – спокойно подтвердил Кулугин.

– Вы знакомы с ним?

– Знаком, как и многие в обществе.

Этот ответ и, главное, спокойствие Кулугина, казалось, произвели свое действие и убедили светлейшего. Начни только Кулугин отрицать свое знакомство с Фениксом – Потемкин не поверил бы его непричастности к таинственному появлению записки, но он держал себя так наивно просто, так смело глядел в глаза и, видимо, так действительно был уверен в могуществе графа, что сомневаться в нем не представлялось возможности.

Потемкин снова опустил взор на записку. В ней было всего две строки: «Для человека сильного нет ничего невозможного. Так говорит граф Феникс».

– Пошлите сейчас, – приказал светлейший, – за этим графом. Я хочу его видеть.

Кулугин поклонился и пошел, чтобы исполнить приказание, но едва отворил он дверь в приемную, как дрожь охватила его, он пошатнулся и удержался за ручку двери, чтобы не упасть.

– Ваша светлость, – с усилием выговорил Кулугин, – граф Феникс... граф Феникс уже в вашей приемной... Он здесь...

Его испуг и удивление казались настолько правдивы, что нельзя было допустить мысли, что они поддельны. Кулугин так и замер, отворив настежь дверь, а на пороге этой двери показалась фигура графа Феникса, который низко, но с достоинством поклонился Потемкину и не торопясь произнес:

– Вы желали видеть меня, ваша светлость?

На этот раз сам Потемкин как будто был удивлен. Но он быстро овладел собой, показал Кулугину, чтобы тот вышел, и рукой пригласил Феникса сесть против него.

Граф не выказал перед светлейшим ни смущения, ни особенной и излишней развязности. Потемкин сразу увидел в нем человека, уверенного в себе, привыкшего к обращению во всяком обществе, по виду скорее даже скромного, но не слабого этой скромностью, а напротив, словно вооруженного ею. Эта обходительность странного графа и понравилась Потемкину, и вместе с тем была ему немного неприятна. Он предпочел бы, чтобы Феникс выказал смущение перед ним.

– Я не люблю, сударь, ничего невыясненного и таинственного, – прямо заговорил он. – Начнем с того, что вы мне объясните сейчас же, как попала ваша записка ко мне сюда на стол?

Потемкин сказал это до некоторой степени тоном приказания, тоном человека, не привыкшего к ослушанию, а напротив, уверенного в том, что сию минуту ему ответят точным и подробным объяснением того, о чем он спрашивает.

Но граф Феникс не выказал никакой поспешности.

– Ваша светлость, – начал он после некоторого молчания, – не спрашивали так настойчиво, откуда получили план укреплений Очакова, когда осаждали этот город, а напротив, получив его, поспешили только приступить к делу, то есть к штурму.

– Вам известно нечто об очаковском плане? – спросил Потемкин, нахмурив брови.

– Как видите, ваша светлость! – ответил Феникс.

Потемкин помнил, как сейчас, тяжелые дни осады Очакова. Наши войска, далеко не превосходившие численностью неприятеля, обложили город и держали турок в осаде. Турки и думать не хотели о сдаче. Идти на приступ было опасно, потому что очаковские твердыни считались неприступными. Мало того, было известно, что у неприятеля работают французские минеры, заложившие мины вокруг укреплений, чтобы взорвать штурмующие колонны. План этих мин был прислан из Парижа. Потемкин ассигновал неограниченный кредит нашему парижскому послу, чтобы тот достал этот план, и после долгого ожидания план наконец пришел, но не от посла, как оказалось впоследствии. Посол писал о полной невозможности достать его тогда, когда он был уже в руках у светлейшего. План был привезен тайным агентом Потемкина и оказался вполне верным. Благодаря ему сделаны были распоряжения, как и с какой стороны брать турецкие редуты вдали от мин, и, действительно, наши войска ничуть не пострадали от них.

Но граф Феникс был прав: тогда, в горячую пору войны, Потемкин не спросил агента, как и откуда достал он план, хотя и поспешил воспользоваться этим планом. Однако все это держалось в величайшем секрете. Знать об этом мог только прикосновенный к делу человек. Граф Феникс знал – значит, был прикосновенен.

– Насколько я могу понять теперь, – снова спросил его Потемкин, – вы участвовали в этом деле лично, потому что иначе узнать о нем не могли?

– Я был тогда в Париже, – сказал граф Феникс, – и план был доставлен вашему агенту мною.

– За какую сумму?

– Я не торгую такими вещами, ваша светлость, – ответил граф, улыбнувшись и покачав головою.

– Хорошо, но что же побудило тогда вас достать план для моего агента?

– Одно лишь желание сказать вам об этом впоследствии, когда придет время.

– Значит, это время пришло?

– Пришло, ваша светлость.

– Но у вас есть доказательства, что вы оказали мне эту услугу? – спросил светлейший.

Граф Феникс неторопливо вынул из кармана и показал ему расписку в получении плана – «безвозмездном». На расписке стояла подпись «Юрий Цветинский».

– Я узнаю эту подпись, – сказал Потемкин, – она принадлежит моему агенту. Совершенно верно. Я признаю себя вашим должником. Что же вам угодно от меня?

– Пока – ничего, ваша светлость. Может быть, я и приду просить вас о чем-нибудь, но не теперь... Теперь вы сами желали меня видеть. Я к вашим услугам.

– Я желал видеть вас благодаря вашей же записке, чтобы спросить, как она попала ко мне?

– Мы уже оставили этот вопрос, ваша светлость; перейдем прямо к делу. Или вы только и желали меня видеть, чтобы удовлетворить свое любопытство?

– Я желал видеть вас главным образом потому, что слова вашей записки совпали с моими собственными мыслями: «Для человека, сильного нет ничего невозможного!». Я не могу признать себя человеком слабым, а между тем для меня многое невозможно.

– Могущество еще не есть сила, князь. Но вы и сильны достаточно. Если бы вы пожелали, то могли бы достичь всего, что хотите.

– И даже победы над временем?

– И даже победы над временем, и его действие можно предотвратить...

– Каким-нибудь эликсиром? – усмехнулся Потемкин.