— Если хочешь. Но только ненадолго. Мне придется многое сделать до приезда твоего мужа, — холодно, почти деловито ответил он, и Магдалена могла лишь догадываться, каких усилий стоил ему такой тон. Окончательно расстроившись, она вгляделась в него в свете факелов, которые держали часовые, поставленные в дальних углах внутреннего двора. Он, казалось, отдалился от нее.

— Если не хочешь, мы не будем гулять, — ответила она. — Я приду к тебе позже, когда все лягут спать.

— Нет, Магдалена, — так же сухо отказался он. — Ты больше не должна приходить ко мне. Разве я не ясно объяснил?

— Но… но?..

— Нет!

Он резко повернулся и направился к внешней лестнице.

Растерянность и смятение обуяли ее. Как он мог отказывать ей в свидании в такой час? Как мог отрицать существование проблем, которые необходимо обсудить?! И не только обсудить, но и решить? Отказываться от утешения, которое они могли дать друг другу?

Но он отрекался от нее. От женщины, которую любил. Которая родила ему ребенка. Которая любила его больше жизни. Всего этого ему позволять нельзя!

Она всегда знала, что любые сложности, любые препоны придется преодолевать самой. Всегда подозревала, что душевные сомнения, рожденные понятием рыцарской чести, по-прежнему терзающие его, несмотря на горячую любовь к ней, обязательно поднимут свои змеиные головы и разобьют им сердца. Если она это допустит. Значит, придется действовать в одиночку.

Вернувшись к себе, она поняла, что обе служанки пребывают в полном восторге в ожидании скорого приезда хозяина. Правда, обе оказались достаточно тактичны, чтобы не тревожить госпожу, бледность и безразличие которой самым странным образом противоречили новообретенной энергии, так и бурлившей в ней.

Она с обычным нежным терпением покормила девочку, а потом занялась собой, приказав женщинам переодеть и умыть ее. Зои спала вместе со служанками в маленькой комнате напротив. Если она просыпалась ночью и просила есть, женщины поили ее подслащенной медом водой, чтобы не будить мать. Такой порядок оказался идеальным во всех отношениях, в частности, еще и потому, что обычно леди де Брессе проводила ночи в объятиях лорда де Жерве.

Оставшись одна, Магдалена уселась у открытого окна, за которым темно-синий бархат ночи уже расшили мириады усеянных бриллиантами созвездий, а воздух был напоен благоуханием сирени и лаванды, и стала готовиться к встрече… вернее, к поединку с Гаем, который состоится, как только погаснут огни. Колокол прозвонил к поздней вечерне, но она подождала, пока настанет пора полуночной службы. К этому времени даже Гай ляжет в постель. В хозяйстве, где первая посветлевшая полоска неба на горизонте знаменовала начало нового хлопотливого дня, очень мало кто оставался бодрствовать после полуночи.

Глаза Магдалена сами собой закрывались, и она, опершись локтями о подоконник, чутко задремала.

В полночь снова прозвонил колокол, и она немедленно проснулась, плеснула воды в лицо и отправилась в сражение за свою любовь.

Она совсем недавно возобновила путешествия между своей спальней и хозяйскими покоями, потому что тосковала по теплу и уюту его объятий, искусным нежным ласкам мужчины, знавшего, что любовные игры могут принимать самые различные формы и не всегда включают те ослепительные высоты страсти, которых можно достичь, только будучи крепким и здоровым физически.

Однако сегодня она медлила перед его дверью, боясь постучать. Он запретил ей приходить, а она так привыкла во всем угождать ему, что понадобились вся решимость, вся убежденность в собственной правоте, чтобы заставить себя поднять задвижку.

Комната была погружена во мрак, прикроватные занавеси задвинуты, и Магдалена снова поколебалась, не зная, что делать и как дать знать о своем приходе спящему.

— Гай… — прошептала она, на цыпочках подойдя к кровати.

— Кровь Христова! — выпалил он с едва сдерживаемым бешенством, и Магдалена тут же отпрянула. — Я же велел тебе никогда больше не приходить ко мне ночью!

Он уселся и потянулся за кремнем и огнивом. Блеснул огонек, загорелась свеча, и сумерки разбавили тьму. Глаза Гая сверкнули, такие же жесткие, как кремень в его ладони.

— Немедленно возвращайся к себе, Магдалена.

— Нет, пожалуйста, ты должен понять!

— Это ты должна понять, — бросил он с прежней резкостью, вскакивая с постели и накидывая длинный халат. — Все кончено, Магдалена. Что мне предпринять для того, чтобы ты смогла это усвоить?!

Магдалена покачала головой, яростно кусая губы.

— Но это не может кончиться. Моя любовь к тебе — это и есть моя жизнь. У нас общий ребенок.

— У тебя есть муж! — Он сжал ее худенькие плечи. — Муж, который заслужил твою верность, даже если ты не способна дать ему любовь. А теперь, зная, что он жив, я не стану его обманывать. У меня и без того смертный грех на душе, грех, который не искупить и за тысячу лет!

— Но разве ты не любишь меня?

Простота этого вопроса на миг лишила его дара речи. Впрочем, он не удивился, зная, что больше для Магдалены ничто не имеет значения.

— Обними меня, — попросила она. — Пожалуйста, я так одинока, так несчастна и так боюсь. Обними меня, пожалуйста. Только обними.

Он не смог ей отказать. Каждая частичка тела сопротивлялась тому, что принесет им новую сердечную боль, потому что просто оттянет последнюю, мучительную пытку их расставания. Но он не мог отказать ей, такой горячей, такой желанной. Серые глаза блестели мольбой и обещанием, волнистые каштановые пряди разметались по плечам, губы, нежные и розовые, чуть приоткрылись в безмолвной просьбе.

Даже когда он обвил руками этот гибкий стан и крепко сжал, перед тем как уложить Магдалену в постель, его не оставляла единственная мысль. Вернее, вопрос: освободится ли он когда-нибудь от ее чар?

Она заснула почти немедленно, измученная эмоциональной пыткой сегодняшнего вечера, как всегда, безоговорочно доверяя надежности его рук, каким-то образом даже во сне ухитряясь передать ему свою убежденность в том, что никогда не лишится этой надежности, никогда не останется без поддержки его любви, как бы он ни клялся в обратном.

Гай де Жерве так и не нашел выхода. Так и не сообразил, что делать, как заставить ее понять происходящее. Когда мужчина сам не знает, как вынести разлуку, разве может он помочь такой, как Магдалена Ланкастер с ее слепой решимостью, смириться с неизбежным и внушить, кому отныне должна принадлежать ее верность?

Гай разослал герольдов в ближайшие городки и феоды с объявлением о турнире в честь возвращения сьера Эдмунда де Брессе. Слух об этом событии разнесся так далеко, что достиг улицы де Берри в Париже. Шарль д'Ориак занялся собственными приготовлениями.

А в замке тем временем кипела бурная деятельность, в которую включились все, от последней судомойки до воинов гарнизона, так что у леди Магдалены не осталось времени размышлять о будущем. Гай почти постоянно отсутствовал, а когда появлялся, неизменно запирался с начальником гарнизона, сенешалем или управителем. Он оставил все попытки обсудить с ней дальнейшую жизнь, решив, что приезд Эдмунда сумеет образумить ее.

Магдалена каждую ночь навещала его, но требовала лишь, чтобы он держал ее в объятиях, пока она спала. И Гай сдался, хотя лежал без сна почти до рассвета, думая о том времени, когда будет лежать в постели один, без прильнувшей к нему теплой, душистой, нежной любовницы.

Еще немного, и теплое, душистое, нежное создание прильнет к законному мужу.

А тем временем члены клана де Борегаров, пребывавшие в Париже и Руссильоне, узнали,

что их предательское покушение не удалось и Эдмунд де Брессе жив.

Бертран де Борегар незамедлительно сорвал злость на своем сыне Жераре, посланном прошлым летом в Англию с поручением убрать мужа Магдалены любой ценой и любыми способами.