и я должен выслушать их доклады, а потом пойти к солдатам. Ходят слухи, что где-то поблизости бродит шайка разбойников, а внешние укрепления требуют ремонта.
— А нельзя ли нам вечерком поохотиться с соколами у реки? — предложила Магдалена, надевая камизу.
— У тебя что, совсем нет никаких хлопот? — осведомился Гай, вопросительно вскидывая брови. Магдалена получила прекрасное воспитание и с честью выполняла обязанности хозяйки замка с помощью и поддержкой Гая, который принял на себя этот долг в отсутствие сьера де Брессе. Однако он заметил, что некоторые дела были ей куда больше по душе, чем остальные.
В подтверждение этого наблюдения она тяжело вздохнула.
— Есть, и в их числе самые противные. Хранитель кладовой жалуется на пропажу трех караваев хлеба и считает, что воровка — одна из служанок. Если я не смогу разрешить эту тайну, ею займется управитель, который, вполне вероятно, обратится к тебе сразу после ужина, и тогда пустяковый случай вырастет до размеров настоящего бедствия.
Гай кивнул. Он считался последней инстанцией во всех вопросах, как домашних, так и военных, касавшихся замка, его обитателей и жителей окружающих деревень, к нему принадлежавших. Именно он судил споры, выносил приговоры, раздавал награды и похвалы, но предпочитал, чтобы мелкие повседневные неприятности улаживались без его участия.
— А почему тебе так не по душе эта история?
— Потому что я не верю, что это сделала служанка. — Магдалена подняла свой пояс, искрившийся в солнечных лучах. — По-моему, этот пекарь из городка сговорился с тем, кто возит хлеб. Он посылает меньше, чем заказывают, а разницу они делят. Но оба так долго служат де Брессе, что никто не поверит в их нечестность.
— Если это действительно так, я считаю, что дело весьма серьезное, и предлагаю переложить его на мои плечи. Я сам этим займусь, если хочешь.
— Хочу, — с улыбкой сожаления кивнула она. — Но думаю, что сама должна поговорить с пекарем и возницей.
— Хорошо, но только сделай это вместе с управителем, — со смехом посоветовал Гай. — Он посчитает себя польщенным оказанной честью, и это укрепит твою власть. А потом, разоблачив виновника, предоставь приговор мне. — Он приподнял ее подбородок и поцеловал уголок рта. — Если я успею выслушать все доклады, перед вечерней мы сможем поохотиться с соколами.
Гай вышел из комнаты и направился во внутренние покои замка, где находились фамильные апартаменты. В хозяйском кабинете, смежном с большой супружеской спальней, уже ждал секретарь. Тут же находился Оливье, которого Гай оставил в Кале с заданием узнать все, что можно, о Шарле д'Ориаке.
Острые, внимательные глазки Оливье так и шныряли, подмечая каждую мелочь. За это его и ценили. Никакая, даже самая незначительная, деталь не ускользала от него, поскольку он, независимо от того, была ли обстановка новой или привычной, озирался с таким видом, словно находился на чужой стороне, среди врагов.
След привел шпиона в Тулузу, родной город де Борегаров, а оттуда — в Каркасон, крепость-монастырь, которой управлял Бертран де Борегар от имени короля Франции. Мать Шарля д'Ориака была сестрой Изольды де Борегар, следовательно, сам Шарль приходился Магдалене де Брессе двоюродным братом. Три недели службы поваренком на кухне де Борегара позволили Оливье узнать немало интересного.
Гай де Жерве слушал его со всевозрастающим смятением.
Оливье рассказал, как глава рода разослал гонцов ко всем родственникам с требованием немедленно бросить все дела и мчаться в Каркасон. О разговорах насчет неудавшегося покушения на дочь Изольды в Кале, разговорах, подслушанных через шпалеры и дубовые двери, что было совсем нетрудно для человека, знавшего, где и как надежнее спрятаться. О Шарле д'Ориаке, имевшем вид человека, одержимого некоей жизненно важной целью, и о Бертране де Борегаре, патриархе, чьи цели разительно отличались от той, которую преследовал племянник. Произошла какая-то ссора, и племянник был вынужден склониться перед авторитетом старшего, но Оливье не сумел обнаружить причину несогласия и проведал только, что она имеет какое-то отношение к случившемуся в Кале. По его словам выходило, что на общем сборе клана сыновья Бертрана должны уладить спор.
Торопясь сообщить эти сведения господину, он покинул провинцию Руссильон до знаменательного события и поспешил в Пикардию. Свидетельствами спешки достаточно ясно служили запыленная одежда и усталое, осунувшееся лицо.
— Ты все сделал правильно, — кивнул Гай, вынимая железную шкатулку из окованного железом кедрового сундука. На свет появился тяжелый кошель. Гай швырнул его Оливье, и тот ловко подхватил мешочек. Несмотря на озабоченность, Гай невольно улыбнулся. — Ты верный и преданный слуга, Оливье. Иди отдыхай.
Оливье быстро, неслышно вышел, а Гай долго еще хмурился, глядя из окна на юг, откуда грозила беда…
А тем временем Магдалена, решив отложить неприятное расследование, гуляла в саду. Жара стояла невыносимая. Осы деловито жужжали, ползая по усыпавшим траву падалицам. Сад располагался почти у самых внешних укреплений и был окружен высокой стеной, что способствовало уединению, которое трудно было найти в бурлившем деятельностью замке, скорее напоминавшем довольно большой город по своей структуре и многочисленным и различным функциям.
Магдалена, все еще полная воспоминаниями о пережитом блаженстве, никуда не спешила, лениво размышляя о чуде любви, которая так внезапно пленила ее. Она знала, что муж не погиб. Просто не хотела говорить на эту тему с Гаем, потому что это расстраивало его и бросало темную тень на ту радость, которую они находили друг в друге.
Она также не сказала ему о растущей уверенности в том, что снова ждет ребенка. Это стало для нее источником тайного счастья, которое она пока ни с кем не хотела делить. Только Эрин и Марджери знали о том, что произошло на борту корабля, а эти двое будут молчать. Новое дитя, дитя Гая, займет место потерянного в глазах всего мира, а предательская разница во времени легко будет скрыта в этих стенах и вдали от Англии. Внук Джона Гонта станет наследником владений де Брессе, а дитя Гая де Жерве накрепко привяжет его к своей матери. Всякие соображения чести и рыцарства, еще теплившиеся в Гае, быстро растают под лучами отцовской любви и потеряют силу.
Она инстинктивно понимала, что все зависит от нее, что сейчас Гай связан по рукам и ногам магическими чарами, что пока он лишился рассудка и готов плыть по воле волн, но как только обстоятельства изменятся и реальность вторгнется в волшебный мир, он очнется и колдовство рассеется. И если она не найдет способа успокоить его совесть, развеять сомнения, подкрепить страстное увлечение чем-то более надежным, связать его по рукам и ногам, то потеряет любовь, о которой мечтала с детства. Которая была ей дороже жизни. Безумная Дженнет говорила о любви и крови. Большой любви. Любви мужчины. Если такова судьба, Магдалена с радостью ее приветствует.
Как ни странно, все эти беспокойные мысли нисколько не повлияли на приятную истому, ощущаемую каждой клеточкой тела. Магдалена медленно обходила скрюченные фруктовые деревья, с удовольствием грызя грушу. Дочь Джона Гонта и Изольды де Борегар не сомневалась в своей способности добиться желаемого. И она добьется… если не хочет, чтобы жизни ее и Гая де Жерве были разрушены.
В потайной комнате без окон, увешанной шпалерами, собралось пять человек. В очаге не горел огонь: свет и тепло струились от факелов, воткнутых в стенные кольца. Один из присутствующих сбросил короткий плащ, надетый поверх пестрой туники, и потянулся к кувшину с медовой брагой посреди стола. Налив темный сладкий напиток в оловянную кружку, он стал жадно пить.
— Шарль не убедил меня, что мы больше выиграем от ее похищения, чем от смерти.
Он был старше остальных. Волосы и борода поседели, но серые глаза и черты лица обличали в нем истинного Борегара.
— Она дочь Изольды, — спокойно возразил Шарль д'Ориак.
— Мы это знаем, — нетерпеливо бросил Марк, третий из присутствующих.
— Я имел в виду, что она — истинная дочь Изольды, — не повышая голоса, пояснил Шарль. В душной комнате воцарилось недолгое молчание.
