несомненно, приведет его сюда, и он угодит прямо в ловушку Джаспера. Раз Хьюго не любит ее, собственное будущее ее больше не волнует. Но она слишком любит его, чтобы вынести его смерть.

В семи милях от Шиптона, в Денхолм-Мэнор, Хьюго сидел с Самюэлем у камина на кухне и объяснял другу свой план. Но время от времени его голос затихал, и глаза его приобретали мучительное выражение. Несколько раз он вставал, открывал дверь и прислушивался, вглядываясь в темноту.

— Что такое?

— Не знаю, Самюэль. Я просто чувствую Хлою. Я чувствую ее страх. Но сейчас я ничего не могу предпринять… и я скучаю по этой чертовой собаке, — добавил он, захлопывая дверь, — да и вообще по всему ее несносному зверинцу.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — откликнулся Самюэль. — Без них чегой-то очень тихо. — Он встал. — Поспите?

— Нет. — Хьюго покачал головой. — Я поиграю, музыка не потревожит твой сон?

— Никогда раньше не мешала, — ответил Самюэль, направляясь к двери. — Ну, так я вздремну. — Он покривил душой: музыка беспокоила его в те ужасные ночи, когда Хьюго боролся со своими демонами и пристрастием к вину и когда ее жуткие звуки заполняли долгие ночные часы. В эту ночь он снова не мог заснуть. Он лежал в постели, напряженно прислушиваясь к звукам рояля: старый моряк хотел понять, что сейчас на душе у Хьюго.

Хьюго играл колыбельную, ту самую, что слушала Хлоя в ночь пожара в конюшне. Он играл ее так, как будто она могла услышать ее и сейчас, как будто колыбельная могла утешить и успокоить ее. Знает ли она, как он близко? Он пытался сказать ей об этом своей музыкой, как будто свежий морозный воздух мог пронести звуки через семь миль, разделявшие их. Спит ли она сейчас? Он молил Бога, чтобы она спала.

Он вспомнил, как она подхватила эти слова в тот день, когда впервые появилась в его жизни — жизни, которую делали ужасной преследовавшие его демоны. Завтра ночью он окончательно похоронит их.

Он играл всю ночь, до самого рассвета.

Проснувшись, Хлоя почувствовала сильный озноб, хотя и спала в одежде: комната, которая обычно пустовала, не отапливалась. За окном шел мокрый снег, снежинки облепили грязное стекло, едва пропуская в мрачную комнату холодный серый свет.

Она встала и попыталась умыться, но вода в кувшине за ночь покрылась крепкой коркой. Остатки хлеба на подносе засохли. Хлоя проголодалась, ей хотелось пить, но никто не позаботился о том, чтобы принести ей еду и питье, и она вернулась в постель, натянула покрывало до подбородка и попыталась согреться.

Прошло немало времени, прежде чем она услышала шаги на лестнице, и в замке повернулся ключ. В комнату вошли Джаспер и Криспин. Ни один из них не произнес ни слова; они молча подошли к кровати, глядя на побледневшую девушку. Она не отвела взгляда: глаза Джаспера были полны холодного безразличия, а Криспин не скрывал похотливого нетерпения. И то, и другое показалось Хлое одинаково страшным.

— Сядь и выпей это, — сказал наконец Джаспер, протягивая ей чашку.

— Что это?

— А тебе это вовсе не обязательно знать. Сядь.

— Я голодна, мне холодно, — сказала Хлоя.

— Скоро все изменится, — ответил он. — Сядь. Я больше повторять не буду.

Опираясь на подушку, она медленно села и взяла чашку. В ней было что-то густое и тягучее, с незнакомым отталкивающим запахом.

— Я не хочу, — сказала она, отворачиваясь, и протянула ему чашку.

Джаспер ничего не ответил. Он передал чашку Криспину, затем сел на постель, обхватил голову Хлои и откинул ее назад. Ей мешало покрывало, она не могла освободить руки, когда попыталась сопротивляться. Джаспер не давал ей шевельнуться.

— Открой ей рот, — бросил он Криспину.

Пальцы Криспина впились в ее лицо, и противно пахнувшая жидкость попала ей в рот; чтобы не захлебнуться, ей пришлось проглотить странный напиток. Криспин тут же грубо сжал ее челюсти, и ей показалось, что она вот-вот задохнется. Потом они отпустили ее.

— Ты — маленькая дурочка, — сказал Джаспер. — Сопротивлением ты ничего не добьешься.

Они вышли и вновь оставили ее одну. Хлоя откинулась на подушки, от полной беспомощности она снова расплакалась. Во рту ощущался отвратительный привкус горького алоэ, и она внезапно вспомнила тот отвар, что давал ей Хьюго. У него был не такой жуткий вкус, но травяная основа была та же.

Для чего ей дали это зелье? Это скорее всего не яд. Зачем им избавляться от нее сейчас, когда их план еще не выполнен. Она лежала, охваченная ужасом, ожидая, что с ней произойдет дальше. Скоро мысли ее стали путаться, появилось ощущение тепла. И, хотя голова затуманилась, это не казалось неприятным. Ей больше не хотелось есть или пить, и она забылась легким сном, полным каких-то приятных видений.

Хлоя совершенно потеряла ощущение времени, и, когда дверь вновь открылась, она равнодушно посмотрела на вошедших. Взволнованное лицо Луизы склонилось над ней. Оно казалось далеким и бледным, как луна, которую едва различаешь сквозь дымку облаков. Хлоя вяло улыбнулась… или подумала, что улыбнулась?

— Пойдем, дорогая, пора одеваться, — сказала Луиза. Голос ее звучал как-то странно, но Хлоя не стала задумываться об этом. Она попыталась сесть, это оказалось не так просто сделать, и служанка, пришедшая вместе с Луизой, помогла ей.

Голова у нее кружилась, казалось, стены комнаты угрожающе раскачиваются. К горлу волной подкатила тошнота, и Хлоя откинулась на подушку.

— Нет, останусь здесь, — еле слышно сказала она.

— Ты не можешь, дорогая. — Луиза говорила почти с отчаянием. — Как только ты сядешь, тебе станет легче. — Она потянула Хлою за руку, и, поскольку Луиза казалась ей очень огорченной, Хлоя предприняла еще одну попытку. Она широко открыла глаза, и комната перестала вращаться.

Она покорно терпела, пока ее раздевали и мыли теплой водой из медного кувшина. Ей расчесали волосы и вновь заплели косы, обернув их вокруг головы, как корону. Хлоя пыталась помочь ухаживавшим за ней женщинам, но руки ее отяжелели, она никак не могла сосредоточиться, тут же забывая, что хотела сделать. Впрочем, ей все стало безразличным, ничто уже не имело значения. Было только приятно, что в комнате стало теплее.

Они одели ее в белую шелковую рубашку, закрывавшую тело от шеи до лодыжек; на ноги натянули белые чулки с подвязками чуть выше колен и белые бархатные туфельки. У нее пронеслась неясная мысль, что некоторых предметов нижнего белья на ней по-прежнему нет, однако затуманенное сознание отказывалось ей повиноваться, и она тут же забыла об этом. Наконец Луиза надела на нее белое шелковое платье с длинными рукавами и высоким гофрированным воротником, а служанка прикрепила прозрачную фату к золотистой короне ее волос.

— Как ты прекрасна! — сказала Луиза голосом, полным слез, глядя на прелестную девушку… на жертву, которую она только что приготовила для своего сына. Она пыталась успокоить свою совесть тем, что Криспин станет хорошим мужем, а для Хлои это прекрасная партия. Многие девушки хотели бы оказаться на ее месте. Может быть, Хлоя и не очень горит желанием выйти замуж за Криспина, но какая молоденькая девушка так уж стремится к браку? Конечно, это брак не по любви, но сильные чувства — редкость в нынешнее время, а они оба еще так молоды; они могут научиться любить.

Все невесты нервничают. Луиза обманывала себя, делая вид, что не знает, почему глаза Хлои безжизненны, а движения замедленны. Это просто нервозность перед свадьбой, уговаривала она себя.

— Пойдем вниз, дорогая.

Хлоя позволила вывести себя из заточения и отвести в холл. Ей казалось, что ее окутывает прозрачная пелена, ноги осторожно ступали по земле, как будто по губке. В холле были люди, но их лица расплывались