Цогоев вздохнул.

— Что ж за сны-то у вас, — сказал он с сожалением. И позвал: Волнорез! Поговори с потерпевшим. Ты ему понятнее и ближе.

Его товарищ подошел к Захарии Фролычу и взял его за пуговицу толстыми пальцами.

— Ну что, квартирант? — ухмыльнулся он дружелюбно. — Про пятновыводитель помнишь? Сейчас попрыскаю… — Волнорез расхохотался и стукнул Будтова по плечу. — Это шутка, не дрожи. Давай, соображай — чего ты хочешь с этих козлов? Что с ними сделать?

Будтов сглотнул:

— Нет, не делайте ничего… Пусть меня оставят в покое… И Дашку с батей пускай не трогают…

— Слыхали? — Волнорез торжествующе обернулся. — Эй, ты, животное! Быстро сними браслеты с дамы!

Де-Двоенко бросился к Даше; ключ от наручников прыгал в его трясущихся руках.

Пока он трудился, Цогоев занялся милицией.

— Спокойных снов, — шепнул он первому верзиле, который давно ничего не соображал и только рад был рухнуть на грязный пол бесчувственным кулем. Спокойных снов, — шепнул Цогоев второму, водя перед ним рукой, и тот, завороженный регенерацией пальцев, последовал за товарищем. Третий и четвертый схватились за автоматы, но Цогоев успел, и оба растянулись без признаков жизни. Покончив с земным, Ревизор переключился на отравленную засаду, которая играла утомительную роль ненужных статистов.

— Скоты! Пойдете на хозяйственные работы! — погрозил им пальцем Цогоев. — Короче говоря, — повернулся он к Вове, — здесь еще и халатность, поставившая под угрозу смысл жизни личного состава.

— Может, сразу проведем трибунал? — деловито предложил Волнорез, продолжая удерживать пуговицу Захария Фролыча. Осмелевший кот пытался поиграть с его львиной лапищей.

— Давай, — пожал плечами Цогоев. — Тут работы на пять минут. Вопрос-то ясный.

— Нет, так не пойдет! — встрепенулся дедуля, до сих пор отчаянно искавший, к чему прицепиться и тем отсрочить неизбежную расправу. — Это процессуальный произвол! Нарушать регламент не вправе даже Ревизоры!

— Ну, обжалуешь, если останешься жив, — успокоил его Волнорез. — Кто ты вообще такой? Кто он такой? — обратился Вова к Цогоеву.

— Я сила Света, добрый Светоч, — гордо ответил дедуля.

Этого Ревизоры уже не могли стерпеть.

— Хоть иногда думайте, что говорите! — закричал Цогоев.

— Совсем не фильтрует, — вторил ему Волнорез, отпуская Будтова и подступая к дедуле.

Тот закрылся локтями:

— Я уважаемый человек! Ветеран! Уберите руки, не смейте ко мне прикасаться!..

Цогоев остановился от него в двух шагах и решительно кивнул:

— Давай трибунал.

Дедуля схватился за грудь. По лицу Де-Двоенко побежали струйки пота, а нос разбух, и со стороны могло показаться, что он тоже вот-вот превратится в каплю и шлепнется.

— Папаша, вы бы погуляли на свежем воздухе, — посоветовал Волнорез Фролу Захарьевичу, который к тому времени уже пережил первую фазу сложного состояния и постепенно вступал во вторую, еще сложнее.

— Куда ж мне пойти… я подожду.

Вова сдернул с пальца чудовищный перстень и сунул хозяину.

— Ступай, ступай… Ревизоры — гаранты стабильности, и угол останется углом… а не сектором круга и не усеченным конусом, — он грозно посмотрел на Минус Первого.

Фрол Захарьевич, помолодевший на пятьдесят лет, вскочил, подобрал черную собачку и бросился к двери.

Цогоев проводил его сочувственным взглядом и снова взялся за Консерватора.

— Верни им лица, — потребовал он строго.

Минус Первый, с которого давно сошли остатки прежнего лоска, набрал в грудь воздуха и прикрыл веки. Будтов почувствовал, что по лицу его что-то течет. Прошлое возвращалось, рот наполнился знакомой гнилью, в уголках глаз собрались желтые липкие крошки.

Даша Капюшонова не успела возразить, и теперь беспомощно охала, держась за распухающую щеку. Фиолетовый плод созревал, наливаясь соком. Даша почавкала, и по лицу ее стало видно, что вкус у нее во рту стал тот же, что у Захарии Фролыча.

— Вы получили новые документы, Спящий? — осведомился Цогоев.

Будтов отрицательно помотал головой.

— Что ж, тем лучше, — Цогоев вдруг улыбнулся, и в лике его проступила небесная красота. — Тогда идите.

— Куда? — осторожно спросил Захария Фролыч.

— Откуда нам знать? Можно — домой. Можно — присоединиться к папе. Поможете, кстати, продать нашу вещицу. Он человек старый, плохо разбирается в ювелирных изделиях и легко наживет себе новые неприятности.

Даша, не дожидаясь, пока ей скажут, шмыгнула за дверь.

— А как же Сон? — не унимался Будтов.

— Идите! — повысил голос Ревизор. — Тут сейчас будет не до вас. Тут… — он помолчал, мрачно уставившись на подсудимых. — Процесс начнется, в общем. Понятно? Вам лучше ничего не видеть.

— Ладно, — просто ответил Захария Фролыч и медленно попятился в коридор, в любую секунду ожидая новых неприятностей. Ревизоры нетерпеливо следили за его отступлением. Спящий вышел в коридор, но совсем уходить не стал. Он прижался к стенке и весь обратился в слух. В комнате заговорил Волнорез, из голоса которого исчезло все, что так или иначе напоминало о его временной оболочке.

— Мы поражаемся скудости вашей мысли, — выговаривал он. — Не трогайте его. Вы знаете, что будет? Знаете? Не знаете. Вот и оставьте его в покое. Вы даже не представляете, что произойдет, если вы его тронете.

Закаркал Светоч:

— Ваше превосходительство! Мы все прекрасны и удивительны, но только не во Сне… Мы руководствовались лучшими побуждениями, рисковали жизнью…

Минус Первый — голос его, как с удивлением отметил Будтов, окреп — не дал дедуле договорить:

— Позвольте вмешаться! Позвольте усомниться в компетентности Канцелярии! Кто вам сказал, что дело в Спящем?

— А в чем же еще может быть дело?

— А в том! Об этом судачат на всех углах! Почему Канцелярия так уверена, что мир не был создан пять минут назад?

— Как — пять минут назад? С чего вы взяли?

— С того! И в мировой литературе этот факт, который вы, уважаемые, прохлопали, давно…

— Да что вы бредите! Где вы подцепили эту глупость?

— Это не глупость!..

В комнате началась свара. Посыпались угрозы, обвинения и оскорбления. Мигнул свет, на пол упало что-то громоздкое.

Будтов, не слушая дальше, на цыпочках вышел из квартиры. Через секунду он стоял на улице и поверхностно дышал, соизмеряя желания с действительностью. Кот соскочил на асфальт и тоже нюхал, но что и с чем соизмерял он, не смог бы сказать даже самый проницательный Ревизор.

Эпилог

Даша Капюшонова вручила Будтову тяжелую хозяйственную сумку.

Из сумки торчали зеленые бутылочные горлышки, двадцать штук. Горлышки были заткнуты самодельными газетными пробками. В бутылках было пиво из ларька, и в этом виделось сплошное чудо: во- первых, ларьков уже давно не было, а этот еще был. Во-вторых, пиво в нем наливали фантастически