Что делать? Возвращаться за ним? Меня не поймут остальные ребята. Чего доброго, подумают — струсил. Эх, Пирогов, Пирогов. Навязали тебя на мою шею!

Продолжаю продвигаться вперед. Разрывы вроде бы остаются позади. А что это темнеет впереди? Танк. Неужели 816-й? Точно, он.

Прячусь за его гусеницу, зову:

— Эй, танкисты?

— Чего тебе? Мы здесь, под танком...

— Вы чего сидите?

— А нам что, одним танком атаковать? Все стоят.

Из-под днища выползает лейтенант, командир экипажа.

— Какой приказ получил ты, Кочерин?

— Ползком сближаться с противником, а потом — броском в атаку.

— А мне сейчас приказ принесут. Башнер побежал к командиру взвода. У того радийная машина.

— Ну, будьте. Я пополз вперед.

— Давай, пехота. В случае чего знай: мы будем атаковать в направлении развалин дома за третьей траншеей.

— Помню. Но ведь его не видно все равно.

След гусеницы оборвался, и теперь ползти стало труднее. Энергичнее перебираю локтями и коленями, тычусь в снег лицом, чтобы малость охладить его, оглядываюсь. Вроде бы все мои живы, все ползут. Игнат тянет своего «дегтяря» на ремне.

Сколько еще ползти? Между первой и второй траншеями около полукилометра. А тут еще немцы убавляют прицел и опять начинают хлестать по нам. Неужели они что-либо видят?

Надо вставать и короткими перебежками прорываться к траншее.

— Сивков, Тельный! — кричу что есть мочи. — Короткими перебежками.

Вряд ли они услышали меня. Скорее догадались, что нужно делать, увидев, как я поднялся, пробежал метров двадцать и плюхнулся в снег.

Туман, кажется, редеет. Сквозь него просматриваются неясные фигурки атакующих солдат роты.

Мы бежим прямо, не петляя. Немецкие пулеметчики все-таки нас не видят. Иначе и мы давно бы заметили огоньки в амбразурах дзотов. А танкисты — подавно.

С каждой минутой мы все ближе и ближе к противнику. Теперь уже видны огоньки в амбразурах дзотов. Вокруг них начинают густо ложиться снаряды и мины. Значит, где-то в одной цепи с нами находятся и артиллеристы-корректировщики. Это, конечно, по их командам огневики открыли прицельный огонь. Теперь надо воспользоваться помощью артиллеристов и следом за разрывами своих снарядов смело атаковать противника.

Ждать команды Гусева или самому поднять отделение в атаку?

Слева слышится жиденькое «Ура!» измотанных длительным переползанием людей. Значит, соседний взвод атакует! Подхватываю этот воинственный клич, даю две-три короткие очереди по вражеской траншее и устремляюсь к ней. Мои не отстают. Молодцы, ребята!

Азарт боя захватывает еще сильнее, когда вижу трассы своих снарядов над головой. Это двинулись в атаку танки. Ну, держитесь, фрицы!

А они держатся. Да еще как! Через несколько Минут мы уже лежим в снегу и ковыряем рядом с собой лунки — жалкое подобие окопов. Нас встретили таким плотным огнем из абсолютно целехоньких дзотов, с пулеметных площадок и из выносных ячеек, что мы еле унесли ноги, теряя по пути убитых и раненых.

У нас ранило Манукяна. Его уже уволокли на лодочке-волокуше санитары. Куда ранило Армена, легко ли, тяжело ли — не знаю. Когда бежали назад после неудачной атаки, он упал, приподнялся, упал снова. Сивков подбежал к нему, но санитар опередил Алексея.

На помощь приходят артиллеристы и минометчики. Они закрыли нас огневой завесой от пулеметов противника, загнали в траншею его автоматчиков. Если бы не сделали этого, вряд ли кому-либо из нашего взвода удалось вернуться целым.

Справа, позади, горит танк. Но это не 816-й. Наш танк отошел назад и ждет начала новой атаки. Когда она начнется — никто не знает.

Надо окапываться: таков приказ младшего лейтенанта. Делать нечего, видно, придется опять оборону немцев «прогрызать». Для меня это дело знакомое.

Вторую атаку начинаем где-то около полудня. Неудача. Третью постигает Такая же участь. Подорвался на мине 816-й. Его уже утянули в тыл. Без одной гусеницы. Гусеницу заберут потом.

Мы овладели второй траншеей противника только в сумерках с четвертого захода, после того как артиллеристы приволокли на руках пушки и начали почти в упор расстреливать огневые точки фашистов, Среди артиллеристов оказался и расчет сержанта Егорова.

Дорого далась нам эта вторая вражеская траншея. Тут и там на поле чернели трупы павших в бою наших товарищей.

Правда, у меня в отделении потерь больше не было. Под прикрытием пушки Егорова мы подползли почти к самой траншее и пустили в ход гранаты. Бросали их без промаха. Особенно хорошо это получалось у Сивкова.

Затем мы дружно поднялись и на едином дыхании ворвались в траншею. На дне ее, усыпанном стреляными гильзами, лежали два убитых немца, а живые отходили по ходу сообщения. Рядом с убитыми валялись ручной пулемет и две коробки с лентами.

И тут словно из-под земли появляется Гусев.

— Почему остановились, Кочерин? Вперед, к третьей траншее. — Лицо младшего лейтенанта кажется спокойным, лишь губы нервно подрагивают.

— Передохнуть бы малость...

— Вперед, Кочерин! — тихо говорит он. — Мы должны сегодня же овладеть и третьей траншеей. Такова задача полка.

— Есть, вперед! Отделение...

Оглядываю свое отделение. Нет Тельного. Где же Игнат? Замечаю, что младший лейтенант удаляется по траншее в сторону правого фланга и потому медлю с подачей команды. Сивков и Таджибаев стоят рядом.

— Тельный где? — спрашиваю их.

— Тут был. Игнат! — кричит Алексей. — Тельный!

— Иду, — слышится откуда-то слева, и в траншее появляется Тельный, толкая стволом пулемета пленного.

— Вот, фрица знакомого встретил, — говорит он, улыбаясь.

— Что, опять земляк? — гогочет Сивков, с любопытством разглядывая немца.

— Нет, этот не земляк. Что делать с ним?

— Ты где отыскал его?

— Да тут, в блиндаже, Заглянул, думал, никого нет, а он увидел меня и руки в гору.

— Вот что: свяжи ему руки и оставь здесь. Сейчас подойдет второй эшелон, подберут. Все вперед!

Темнеет. Мы идем цепочкой вдоль хода сообщения, держа автоматы на изготовку. Конечно, удобнее было бы спуститься в ход сообщения, но там можно напороться на мину или засаду. А так лучше всего идти по кромке бруствера. В случае обстрела есть прикрытие с левой стороны, да и мины вряд ли кто надумает ставить на бруствере. До третьей траншеи примерно километр. Гитлеровцы пока не стреляют.

Справа и слева слышатся негромкие команды, приглушенный говор. Значит, вся рота идет вперед, как и мы, группками, перестроившись в маленькие колонны. Бьет наша артиллерия. Снаряды ложатся далеко впереди, где-то в районе третьей траншеи. Взрывов не видно.

Туман становится еще гуще и влажнее. Снег тоже сырой, как при оттепели. Он липнет к ботинкам, к полам шинелей.

Интересно развивается бой. Необычно. Немцы задерживают нас перед своими траншеями, а потом отходят, стремясь нанести нам как можно большие потери огнем. А в рукопашную не идут. Нет!

...Нас опять накрывают огнем. Как и всегда, снаряды и мины, даже не «свистнув», плюхаются в